Гарпократия

Лифт. В кабине трое: медвежонок, зайка и волчица. Похоже, это аниматоры: у волчицы в руке пустой мешок, на котором написано «Праздник каждый день». Медвежонок, зайка и волчица молчат. Лифт движется медленно, зайка наблюдает за сменяющимися цифрами на табло: минус двенадцать, минус одиннадцать, минус десять… и так далее. Многим легко удастся сделать вывод, что лифт движется вверх.

ЗАЙКА. Клянусь, раньше этот лифт двигался быстрее.

МЕДВЕЖОНОК. Не, ну нифига ты исполнила…

ВОЛЧИЦА. Заткнись!

ЗАЙКА. Послушай, там, наверху, они наверняка уже ждут нас.

ВОЛЧИЦА. Тебе медаль выдать за сообразительность?

Минус два, минус один, ноль, один. Лифт останавливается.

ВОЛЧИЦА. Готовы?

Створки лифта открываются… Медвежонок, зайка и волчица хотели было выйти, кому-то уже удалось сделать шаг…  Но автоматная очередь в один миг пригвоздила тела аниматоров к задней стенке лифта. Сквозь искусственные шкуры медвежонка, зайки и волчицы сочится кровь.  Сгущается тьма.

Иван Андреев

ГАРПОКРАТИЯ

Дистопия в трёх действиях

Первый завет Гарпократа.

— Говорить буду я. Ты сначала научись, а  потом уже и того…. А лучше вообще молчи, так хоть за умную сойдёшь. Хочешь, поди, знать, кто я? Думаешь тут: «Что это за кент в капюшоне?». За маскарад извини. Пока что я не могу доверять тебе, вынужден скрывать свою морду. Я не твой господин и не бог какой-нибудь. Но я, как бы,  хочу стать твоим другом. Возьми мой подарок. Это плеер, тут пара дисков. Это что-то вроде сказок Капитана Раша, но лучше. Понравится, ещё притащу. Только вот что… ты это… никогда не повторяй вслух тех слов, которые ты тут услышишь. За такие слова тебя могут и того, наказать. Молчи. Чего? Вижу, да, вижу, как загорелись твои глаза. За этот взгляд я тебя и выбрал. Молчи, говорю. Не всё сразу. Ты будешь знать меня под именем Гарпократ. Если ты любишь баловаться и делать то, чего делать нельзя… следуй моему первому завету: молчи.

ДЕЙСТВИЕ: МОЛЧАТЬ

Минус двенадцать…

Здесь неприятное местечко: кафель тут и там, белые двери, такой же белый свет с потолка, мотивационные плакаты, типа: «Куренье вредит вашему будущему ребёнку». Анна идёт вдоль коридора, шуршит бахилами. Доходит до нужной двери, отворяет, входит в кабинет. Анна кротко кивает в ответ на «добрый день» врача. Подходит к столу, кладёт перед врачом лист бумаги. Врач, пожилая женщина, берет листочек брезгливо, двумя пальцами.  

ВРАЧ. Постановление?

АННА. Как видите.

Анна без приглашения садиться в кресло для пациентов, врач же знакомится с содержанием постановления. В кабинет заходит сгорбленная женщина в сером фартуке. Кроме фартука на ней ничего нет. В одной руке ведро, в другой – швабра. Женщина принимается протирать пол.

ВРАЧ. Так, ясненько. По решению суда, стало быть?

АННА. Допустим.

ВРАЧ. Где работаете?

АННА. В хомопарке.

ВРАЧ. Там ведь хороший депозит свободы, разве нет?

АННА. Я стажер.

Врач кивает головой на женщину со шваброй.

ВРАЧ. Из ваших?

АННА. Нет, я из Юго-западного. В серой униформе — это из Северного.

ВРАЧ. Что ж, чудненько. У вас там, в хомопарке, депозит свободы больше нашего будет, так что не переживайте. Годик поработаете, да будет вам право, так ведь? Вы не беспокойтесь, милочка, никаких вредных последствий. Позвольте спросить: а как же ваш молодой человек? Соскочить решил?

АННА. Это была случайная связь.

ВРАЧ. А случайная, так чего ж вы без контрацепции?

АННА. Операцию сегодня проведёте, или ещё девять месяцев разговаривать будем?

ВРАЧ. Успеем. Очереди нет. Так вот…  Анна, я ещё помню те времена, когда приходили ко мне девочки такие же, по случайности. А тогда наоборот всё было. Без суда, конечно, но за это (врач тычет пальцем в постановление) осуждали. Церковь осуждала, родня, общество — все. И девочкам приходилось рожать. А у них ни денег, ни жилплощади. Потому что вся страна вот так – по случайности. Так и приходилось дитю, цветку жизни, в нищете расти.

АННА. Мне бы побыстрее, у меня дежурство вечером.

Женщина со шваброй ногой задевает ведро, вода через край выплёскивается на пол.

ВРАЧ. Вот бестолочь! Совсем мозгов нет! А ну вытирай свою лужу, гадина!

АННА. Она случайно. Это из класса «Ф», у них заторможенные реакции.

ВРАЧ. Да… знаю я. Вы уж меня извините. Просто раздражают они меня. Я всё-таки человек старой закалки. А класс «Ф» — это что ли преступники которые?

АННА. Среди гоминидов преступников нет. Преступники — люди.

ВРАЧ. С биологической точки зрения, они такие же люди. Эти ваши гоминиды. А значит и ничто человеческое им не чуждо.

Женщина в сером фартуке  усердно вытирает лужу. Врач указывает Анне на дверь в глубине кабинета.

ВРАЧ. Ладненько, проходите в операционную. И не переживайте. Никакого урона вашему организму не будет. Тем более срок у вас не большой.

АННА. Больно?

ВРАЧ. Какая боль, я вас умоляю. Аборты нынче абсолютно безболезненны. Как в парикмахерскую сходить.

Минус одиннадцать…

В жилище Серого есть всё необходимое: у одной стены лежит матрац, рядом раковина, в углу нужник, огороженный занавеской. Остальная часть жилища оборудована как мастерская. Здесь умещается компактная лазерная печь, небольшая наковальня, разные мужицкие инструменты: и молот, и щипцы, и кочерга. Серый, зажав щипцами металлическую заготовку, держит её в печи. Заготовка раскаляется докрасна. Дело за наковальней и молотом. В жилище-мастерской, как видно, жарко. С обнажённого жилистого торса Серого неровными струями стекает пот. Помимо мини-кузни есть у Серого и собственный сварочный аппарат. В Красном углу возвышается что-то вроде терминала для приёма платежей. Тоже, такой, с наклонным сенсорным дисплеем. Корпус выкрашен в триколор, по центру красуется герб, над ним надпись: «Капитан Раш».

От работы Серого отвлекает скрежет. На противоположной матрацу стене отворяются створки двери. В комнату медленно входит Люся.

СЕРЫЙ. Ну, чо?

ЛЮСЯ. Выкидыш.

Серый тупит…

СЕРЫЙ. Совсем?

ЛЮСЯ. Серый, короче, мне кранты, меня минусуют.

СЕРЫЙ. Да ну нах?

ЛЮСЯ. Они грят, я типа бракованная. Секёшь? Слушь сюда, короче: в больничке одну тему пульнули. Базар такой: есть за стеной кент один, его лекарем прозвали. И короче он банчит антипиздецином.

СЕРЫЙ. Чо? Антипиздецин?

ЛЮСЯ. Не тупи. Так эту херню называют, которую нам в шею тычат.

СЕРЫЙ. Нафига этим банчить? Тут хоть жопой ешь.

ЛЮСЯ. Ага, а дают один дозняк на возврат.  Серый… не тупи. Не, я сначала тоже тупанула.

СЕРЫЙ. В чём прикол-то?

ЛЮСЯ. Серый, здесь мне кранты. И тебе кранты. Короче, как будешь на поверхности,     просеки про того лекаря, ага?

СЕРЫЙ. Люська, а чо тя реально минусуют?

ЛЮСЯ. Серый, ты про антипиздецин узнай.

СЕРЫЙ. Чо за антипиздецин?

ЛЮСЯ. Блин, тупой ты олень…

СЕРЫЙ. А! Антипиздецин! Люська, а за что тя минусанут?

ЛЮСЯ. Да забей. Лекаря найди, короче. А я гнию вся. Так грят.

СЕРЫЙ. Ёпт, Люська… надо чо-то делать.

ЛЮСЯ. Жопу свою отсюда вытаскивай! Ты ж реальный пацан, давай, пробей всё, лады?

СЕРЫЙ. Люська, а ты?..

Вновь отворяются створки двери в стене. В комнату входит стройная красотка в обтягивающей чёрной форме. Ну ладно, не в обтягивающей. Просто в черной, однотонной форме, которая, кстати, будучи на два размера больше, не выгодно скрывает все откровения фигуры. В руке Молчуньи пистолет. Девушка направляет ствол на Люсю и, не говоря ни слова, нажимает на спусковой крючок. Пуля входит в лоб Люси. Кровь не брызжет, Люся просто падает замертво. Серый покорно встаёт на колени, утыкается носом в пол. Женщина с пистолетом скрывается за дверью, створки автоматически закрываются за ней.

Серый погружается в глубокую печаль. Он садится рядом с убиенной, страдает как надо: дрожащие руки там, скупая слеза по щеке, скорбный изгиб спины. Слова подбирать он не мастак, потому мычит, да «гыкает» сдавленным голосом.

СЕРЫЙ. Лю.. сся.. бля… лю, сука.. Люська… ептэ, Лю… Я тя лю, а… ты… ну с хераль… ептэ… ебанааарооот!

Серый закрывает веки Люси, примиряясь с неизбежным. Скрежет над головой: с потолка опускается механизм, оснащенный металлическими щипцами. Захват зажимает тело Люси и поднимает её под потолок, там скрывается из виду. Люк на потолке закрывается. Серый прикладывает к виску свою ладонь, отдавая честь люсиной душе, отбывающий в небытие. Теперь Серый находит в себе силы встать. Он подходит к терминалу с надписью «Капитан Раш», кладёт ладонь на сенсорный дисплей…

СЕРЫЙ. Капитан Раш, поботать надо…

…Дисплей «Капитана Раша» светом возвещает о своей активации.

КАПИТАН РАШ. Присядь, братюня, побормочём. Чё-кого?

СЕРЫЙ. Слышь, короче, хочу забить стрелку со святой двоицей, Великим Паханом и Демиургом Мудрым. Потрещать надо.

КАПИТАН РАШ. Асади! Ты мне всё разложи: че не так, кто рамсы попутал? А я уж авторитетам нашим, святой двоице, маляву черкану.

СЕРЫЙ. А не заливаешь?

КАПИТАН РАШ. Я с ними икшаюсь, отвечаю. Давай базлай, чё-почем? 

СЕРЫЙ. Сам типа не вкуриваешь? А ну зырь – мою чиксу кекнули!

КАПИТАН РАШ. Э, не залупайся. На всё воля Авторитетов…

СЕРЫЙ. Да на кую я вертел такую волю!

КАПИТАН РАШ. Асади, братюня.

СЕРЫЙ. Да это кидалово какое-то!

КАПИТАН РАШ. Не беси Авторитетов, а то и тебя кекнут в праведном гневе.

СЕРЫЙ. Моя чикса сидела на жопе ровно, нафига её размотали, а?

КАПИТАН РАШ. На всё воля Авторитетов, великих создателей наших. А ты чо такой дерзкий? Ты чо, книгу Жизни и Обоснования Понятий Авторитетов в полглаза читал?

СЕРЫЙ. Нормально я ЖОПУ читал

КАПИТАН РАШ. Понятие первое: «Авторитеты никогда не косячат, они всегда в теме и     по жизни правы». Понятие второе: «Не залупайся на Авторитетов наших,  ибо нехуй». А чикса твоя за косяки свои смертью поплатилась, в Стране Вечного счастья теперь оттянется. У неё всё ровно. Всё, базар окончен. Приходи на воскресную сходку.

Из динамиков Капитана Раша доносится другой голос, женский.

ГЛАС ВСЕВЫШНИЙ. Внимание! Ночь наступит через тридцать секунд. Займите положение для сна. Внимание! Ночь наступит через тридцать секунд, займите положение для сна.

СЕРЫЙ. Базар не окончен, Капитан…

Свет в жилище Серого резко гаснет. Так здесь наступает ночь.

Минус десять…

Сектор Б-12. В рабочем кабинете умещается два огромных, с комнату, террариума. Анна торопливо, с волнением, собирает со своего стола вещи, идёт к двери, ведущей из рабочего сектора, Альфред преграждает ей путь…

АЛЬФРЕД. Аня! Аня, постой! Сядь!

АННА. Дай пройти!.

АЛЬФРЕД. Успокойся! Конец, всё позади… Давай — вдох, выдох…

АННА. Подвожу, знаю,  но я не смогу больше, правда.

АЛЬФРЕД. Ну-ну, сядь.

Альфред усаживает Анну на стул, сам становится у неё за спиной, разминает Анне плечи, вроде как подобие расслабляющего массажа.

АЛЬФРЕД. Куда же ты собралась? У тебя дежурство ещё.

АННА. Прости, Альфред. Не могу. Я же её своими руками…

АЛЬФРЕД. Ну-ну, не преувеличивай. Ты словами, а не руками.

АННА. Отпусти…

АЛЬФРЕД. А мне-то как быть? Что я за старший менеджер, если сотрудники от меня так и бегают. Скажут мне: «нет в тебе, Альфредушка, ни обаяния, ни педагогического таланта»

АННА. Я профнепригодна. Так и скажешь.

В рабочий сектор входит Пипидастр – невысокий, сутулый пожилой мужчина с глупым выражением лица. Из одежды — только черный фартук, прикрывающий срамные места. В руках у него ведро и швабра. Он начинает протирать пол.

АЛЬФРЕД. Испугалась, разнервничалась – ничего страшного. Со всеми бывает. Это нормально. Я сам-то! В первый раз когда…

АННА. Меня трясёт всю! Это не нормально.

АЛЬФРЕД. А меня как трясло! Когда я в первый раз отдал приказ об исполнении смертного приговора… ох, что со мной было! Плакал два дня подряд. Наволочку три раза выжимал. Но потом настигло меня озарение, вспомнил о пользе своей работы, взял себя в руки, окреп. Тут ведь как? — Главное понять, что они не такие как мы. Не нужно воспринимать их за разумных. Ну да, они умеют мыслить, говорить… как учим, так уж и говорят, что поделать. Но не нужно воспринимать их как людей. Или даже как животных. Иной раз, скажи ведь, и ту же курицу жалко, да? Но ты воспринимай их как ресурс. Правильно? Тебе очень важно понять это именно сейчас. Они – ресурс. Это пища для твоей свободы, Анна.

АННА. Я давно поняла, что это не моё. Это не сейчас произошло.

АЛЬФРЕД. И  куда ты? В офис вернёшься, бумажки перебирать? Кофе посасывать у кулера?

Длинными пальцами Анна вытирает слёзы.

АННА. Не знаю.

АЛЬФРЕД. Это у тебя из-за аборта — психологическое. Считай, Люся тоже ребёнка потеряла. У тебя, наверное, по женской линии — сопереживание.

АННА. Прямо у него на глазах. И ведь почти ни за что.

АЛЬФРЕД. Не надо было ей болтать ерунды.  

АННА. Ерунды? А может правда кто-то из пропускной приторговывает?

АЛЬФРЕД. Пф! На моей практике, не так давно, один гоминид не успел вернуться с поверхности, издох. Так менеджер в пропускной его дозу взял да выбросил. Ну не дебил? Так всему хомопарку массаж простаты сделали в грубой форме, искали якобы пропажу. Даже за эту маленькую оплошность того менеджера выкинули лишив полсотни процентов депозита свободы. А представь, если бы кто приторговывал? Представь, что стало бы с таким преступником…

Альфред кивком головы указывает на Пипидастра, который продолжает протирать пол. Анна глубоко вздыхает.

АЛЬФРЕД. Давай так, Анна, я за тебя сегодня подежурю, а ты иди домой, прими горячую ванную, намажься маслом, ромашковый чай выпей. А завтра утром на работку.  

АННА. Серьёзно?

АЛЬФРЕД. Только документы заполни. А то я эту волокиту терпеть не могу.

АННА. Что-то  я и правда расклеилась…

АЛЬФРЕД. Может, завтра расслабимся? Как на счёт кино?

АННА. Альфред, извини, но у меня же это… психологическое что-то, по женской линии.  

АЛЬФРЕД. Так ведь мы так, по-дружески. По-коллеговски даже.

АННА. Тебе мало наших встреч между сменами?

Анна встаёт из-за рабочего стола, подходит к стене, на которой установлена коммуникационная панель. Анна набирает на сенсорном экране внутренний номер.

Гудки из сенсорной панели  сменяются голосом диспетчера.

ГОЛОС. Диспетчер слушает.

АННА. Сектор Б-12. Будьте любезны, свяжите со службой утилизации.

ГОЛОС. Оставайтесь на линии…

Из коммуникационной панели доносится мелодия из сочинений Вивальди. А Альфред продолжает ходить вокруг Анны, выражая мимикой глубочайшее сочувствие.

АЛЬФРЕД. Просто я подумал, раз уж ты всё равно со своим рассталась…

АННА. Это не совсем расставание. Он меня поимел и бросил.

ГОЛОС. Служба утилизации на линии…

АННА. Сектор Б-12, террариум номер 48 труп. Женщина, 22 года. Уже в верхнем ярусе. Заберите.

ГОЛОС. Вас поняла.

Анна отключает линию, набирает другой внутренний номер.

АЛЬФРЕД. Хочешь, я сделаю тебе ромашковый чай? Или полный массаж?

АННА. Альфред, спасибо тебе. Я пойду домой. Намажусь маслом, горячую ванную приму…

АЛЬФРЕД. Пришлёшь фото?

АННА. Отстань.  

Новый абонент не заставил себя долго ждать…

ГОЛОС. Слушаю…

АННА. Сектор Б-12. совершен смертный приговор. Вынесен женщине 22-х лет, класса ЭлСи. Порядковый номер субъекта ЭлСи-32. Отчёт о совершенном приговоре на общем сервере. Приказ отдан младшим менеджером сектора Б-12 Юго-Западного Хомопарка.

АЛЬФРЕД. Ты очень красивая, даже с заплаканной мордашкой.   

Анна возвращается на свое рабочее место. Устало опустившись в кресло, она рассматривает тёмные террариумы. В этом кабинете хватает места для двух больших, разделенных коридором, террариумов. Коридор же закрыт высокой массивной дверью. Подобные двери видны и по краям террариумов, что наводит на мысль о продолжении ряда и влево и вправо. К каждому террариуму прикреплена панель, на которой размещены рычаги и кнопки управления: тумблер электрошокера, разъем для подключения микрофона, кнопки отключения света, климатический контроль  и прочее.

АННА. Альфред, а Волчица разве не должна была озвучивать приговор, перед тем, как его исполнить?

АЛЬФРЕД. Так-то, должна. Но, понимаешь какое дело —  эта АльтДелит-6 недоразвитая. Как настоящая дрессированная сука – команды понимает, а сказать ничего не может. Ты хоть раз слышала, как она говорит? О, слушай, анекдот вспомнил. Мне один парнишка рассказал. Короче, в одной английской семье родился мальчик. Растёт, значит, нормально, но молчит. Вообще ни слова. И так до семи лет. А однажды за завтраком, такой: «Эти блинчики не прожарены». Вся семья в шоке: «Ты умеешь говорить? Так чего же ты молчал семь лет?!». А он такой: «До этого момента всё шло нормально».

АННА. Это про меня. Тоже молчала, пока всё шло нормально.

АЛЬФРЕД. Да и сейчас всё нормально.

АННА. Значит, я могу идти?

АЛЬФРЕД. Ступай, милая.

Анна устало переодевается, берёт сумку… Альфред хочет её обнять, но она вежливо отстраняет его.

АННА. До завтра.

АЛЬФРЕД. Пока-пока.

Анны выходит из рабочего сектора. Альфред остаётся один. Он направляет в сторону двери воображаемый член и, выполняя поступательные движения, изображает акт мастурбации. Размер члена, надо сказать, Альфред сильно преувеличивает.

Из одного из террариумов слышен голос…

ГОЛОС СЕРОГО. Отвечаю, там кто-то шкерится. Э? Слышь, хочу побазлать по-реальному.

Альфред  берёт со стола микрофон, через панель управления  подключается к Капитану Рашу в террариуме Серого…

АЛЬФРЕД. Внимание, займите место для сна. Ночь. Не нарушайте режим.

ГОЛОС СЕРОГО. Ну, слышь, а? Мне так хреново без моей чикули. Вапще кранты. Я только побазлать хочу, типа, чё так всё стрёмно вышло-то, а?

Альфред дёргает тумблер электрошокера. Тьму за стеклом на мгновение разрезает вспышка электрического разряда. Серый умолкает.

ГОЛОС СЕРОГО. Бей меня молнией, глас всевышний, давай, чо.  Твоя воля, да? Эй, ты, за стенкой? Шкеришься?! А у меня в грудине боль. Дай лекаря, а, если не западло? Слышь, чо грю — болит в грудине! И в глотке комок. Я же задыхаюсь, бля. Нифига не дышится. Я не годный. Давай, давай меня тоже — к всевышним! Не будь падлой. Пулю в купол! Такая у меня в груди херня. Щемит рёбра.

Ушатали чиксу не шутя

Напишу я стих прощальный

Было с ней мне так ништяк

Без неё я лох печальный.

АЛЬФРЕД. Ха, вот олень инкубаторский.

Альфред разворачивается к террариуму, хватает рычаг электрошокера и резко дергает вниз. Вспышка электрического разряда освещает террариум секунд пять к ряду. После чего за стеклом вновь сгущается тьма.

АЛЬФРЕД. Как говорится: «Асади, братюня»

Теперь Альфред включает музыку на смартфоне, пританцовывает в такт какой-то зажигательной песне. В танце он снимает с себя верхнюю одежду,  достаёт из сумки дезодорант — брызгает на шею. Альфред включает свет в террариуме Молчуньи. Девушка в черной форме жмурится от белого света, поднимается с кровати.

Альфред, очевидно, представляет себя сексуальным мачо, потому что именно так можно объяснить его жесты — то, как он приглаживает свои волосы, надевает халат поверх голого торса. Между пузом и ремнём он прячет какой-то компакт-диск, извлечённый из ящика стола. Второй диск он не прячет, держит в руке. Так, дрыгаясь в такт песне, он подходит к террариуму Молчуньи. Теперь он открывает дверь в её террариум и входит. Альфред кладёт диск на дисплей Капитана Раша, который есть и в этом террариуме.

Молчунья встречает Альфреда полным ненависти взглядом.

АЛЬФРЕД. Привет, моя сладкая конфетка. Смотри, что у меня для тебя есть.

Альфред многозначительно запускает руку под халат, в интимную область… медленно извлекает из-под халата комакт-диск.

АЛЬФРЕД. Чуковский. «Тараканище»! С комментариями автора. Как тебе? Да ладно, носик не вороти, знаю, что слушала. Шуткую. Это Салтыков-Щедрин. «История одного города». Как тебе?

Молчунья неуверенно тянет руку к диску, но Альфред не отдаёт ей подарок.

АЛЬФРЕД. Не так быстро, моя страждущая киска. Сначала «муси-пуси».

Новый прилив ненависти во взгляде Молчуньи. Но она послушно начинает снимать рубаху…

АЛЬФРЕД. Нет, нет. Я сам. Обожаю снимать с тебя твои лохмотья. А давай погасим свет? Люблю интим.

В террариуме Молчуньи гаснет мерцающий свет дешёвых люминесцентных ламп…

Минус девять…

Столовая хомопарка. Просторное помещение — всё блестит, столы чистые, с салфетками. Народу немного, тут да там сидят за столиками по двое-трое сотрудники Хомопарка, едят. С подносом у раздачи стоит Анны, рядом Альфред.

АЛЬФРЕД. Не тяжеловато для завтрака?

АННА. Норм.

ОФИЦИАНТ. (Анне) У вас антрекот, картошка… простите, ваше благородие, но вот утку с апельсином вам придётся оставить. У вас недостаточно прав на это блюдо.

АННА. Вообще-то я тут уже почти месяц работаю.

ОФИЦИАНТ. Прошу прощения, но у вас недостаточно прав.

АННА. У тебя что ль достаточно? Ладно, я пиццу возьму. Два кусочка. С тремя сырами.

ОФИЦИАНТ. Пить что будете?

АННА. Минералку.

Анна с подносом идёт к пустующему столику.

АЛЬФРЕД. Жди, я мигом.

Альфред быстро заказывает кефир, котлету, картофельное пюре, чай. Идёт к Анне.

АЛЬФРЕД. Так на чём я остановился?

АННА. Извини, я тебя не слушала. Задумалась.

АЛЬФРЕД. А! Так вот, сидим мы, значит, болтаем. Я ей анекдоты травлю.

АННА. Зря.

АЛЬФРЕД. И вдруг! Намёк пошёл!

АННА. Бывает.

АЛЬФРЕД. Она мне даёт вдруг понять, что мы с ней не подходим друг другу.

АННА. А сколько вы уже встречаетесь?

АЛЬФРЕД. Блин, Аня, да я тебе про первое свидание рассказываю.

АННА. Ясно.

АЛЬФРЕД. Ты какая-то рассеянная.

АННА. Официант мне будет говорить, что у меня недостаточно прав.

АЛЬФРЕД. Обидно, ага. Сам, считай, от гоминида не далеко ушел, да?

АННА. Не говори ерунды. Просто… я всё-таки месяц работаю, почему меня в штат ещё не взяли?

АЛЬФРЕД. Аня, а хочешь, я сам тебе утку возьму? Я возьму – ты съешь. Вот такая схема.

АННА. Не в утке дело. Как она дала тебе понять, что вы не подходите друг другу?

АЛЬФРЕД. В лоб. Вот прям в лоб так – на! Сиди, страдай.

АННА. Она так и сказала: «Мы не подходим друг другу»?

АЛЬФРЕД. Не так очевидно, конечно.

АННА. Может, ты не правильно понял её намёк? Может, она с подтекстом, например?

АЛЬФРЕД. Что-то не знаю даже…

АННА. Ты плохо знаешь женщин.

АЛЬФРЕД. Женщина — загадка, все такие дела, это я знаю. Но тут другое.

АННА. Может быть, она и выразилась, как тебе кажется, очевидно, но за этим стоит нечто другое.

АЛЬФРЕД. Думаешь, она выразилась буквально?

АННА. Я не знаю. Что она тебе сказала?

АЛЬФРЕД. Послушай, а ведь взгляд у неё был действительно заигрывающий.

АННА. Вот видишь. Взгляд – это главное. Так что она сказала?

АЛЬФРЕД. Она сказала: «Альфред, иди в пизду»

В зал входит Герман, быстро осматривает зал, замечает Анну и Альфреда, идёт к ним. Взъерошенный такой, сердитый. Даже шагает сердито. И руками машет.

ГЕРМАН. Вот оно как! Сидим, стало быть, яствами балуются. И хоть бы хны! Будто прям эти — месячные-то? Работники месяца! Ну? Чего глазёнками мыргаем? Альфред, ты глотай, глотай, а то и так некрасив, ещё за щеку всякого напихал. Как этот… туда-сюда, который? Хомяк!

АННА. И вам доброго утра, ваше превосходительство!

АЛЬФРЕД. Здравствуйте.

ГЕРМАН. Хуяствуйте!

АЛЬФРЕД. Да что не так-то?

ГЕРМАН. Смотрите-ка, он ещё спрашивает! Любопытствует, видите ли! Пока вы тут чаи сосёте, я уж и поработать успел. Вот вам и доброе, мать вашу, утро! Открываю, стало быть, отчёты, смотрю. И что я вижу? Что я вижу, Альфред?

АЛЬФРЕД. Опечатки где-то?

ГЕРМАН. В башке твоей опечатки. Накой, спрашиваю, чёрт вы давеча больную гоминидку казнили на глазах у Би-Кей-18? Вот такой вот вопрос. Как вам?

АЛЬФРЕД. Так она же больная, что с ней ещё? Ни плодиться, ни работать…

ГЕРМАН. Ты мне эти… зубы не заговаривай. Зачем, спрашиваю, на глазах у её пары убили? Виноватая в чём-то была?

АЛЬФРЕД. Да она говорить всякое начала, мы меры предприняли…

ГЕРМАН. Ты вот тоже говоришь всякое, а я терплю. И зря, как видно. Допрыгались, скоты! К нам едет ревизор!

АННА. Гадство.

АЛЬФРЕД. А кто именно?

ГЕРМАН. Сам Бенедикт, изволит.

АЛЬФРЕД. Ох-ре-не-ть!

ГЕРМАН. Вот с тебя лично спросит за убиенную.

АННА. Вообще-то приказ я подписала.

ГЕРМАН. Руку тяни, если сказать хочешь. Кто ты? Стажер? Младший менеджер! Тфу, плюнуть да растереть. Ответственность за старшим. Помалкивай тут.

АЛЬФРЕД. Да я меры предпринял! По уставу всё.

ГЕРМАН. Допредпринимался. Иди, отчёты оператора Капитанов Рашей почитай. Срамота! Этот ваш Би-Кей-18 всего Капитана Раша затретировал. Хорошо ли? А? А как ему быть? Его понять можно. Сидел, значит, копошился там чего-то, и вдруг – на тебе, бабе пулю в купол ни за что ни про что. Тут уж любой стихи грустные сочинять начнёт.

АЛЬФРЕД. Ситуация под контролем.

ГЕРМАН. Не под твоим уже. Хватит. Анна. Вот ты, сидишь тут, — глазками туды-сюды. Чего сидишь, спрашивается?

АННА. Да я тут минералочки…

ГЕРМАНА. В штат я тебя взял. Вот сидел сейчас и взял в штат, да. Этим будешь… старшим менеджером.

АЛЬФРЕД. А как же я, ваше превосходительство?!

ГЕРМАН. А ты на понижение. Я вот тоже меры… как ты говоришь? Принял!

АЛЬФРЕД. Но Анна зелёная ещё совсем, куда ей в старшие? Да она вчера вообще истерику после казни закатила! Я же не вру, так и было. Слёзы, все такие дела. Сопли на кулак наматывала! Герман Михайлович, ваше превосходительство, это опрометчиво!

ГЕРМАН. Как ты говоришь?

АЛЬФРЕД. Опрометчиво!

ГЕРМАН. Если такой умный, может на моё место сядешь?

АННА. Герман Михалыч, я не уверена, что потяну…

ГЕРМАН. А вот тянуть кота за яйца как раз не надо. Быстро всё в порядок приводите. У вас там, в левом крыле террариумы грязные. Вы вообще заходите туда, проверяете? Шакалов туда отправьте, двух-трёх, пусть всё вылижут. Всё, ждите ревизора, вазилинчиком запасайтесь. 

АЛЬФРЕД. Герман Михайлович, Анна не справится с должностью! Я всё-таки два года уже, у меня опыт. Анна даже не все террариумы на нашем участке видела. Спрашивает вчера, почему молчунья молчит. Вообще ещё ничего не знает.

ГЕРМАН. Вот! Точно. Анна, у молчуньи там, если заметила, плеер, диски, туда-сюда. Ты это, давай-ка, изыми. Будет кричать, ругаться, — током её. Только изымай не сама, другого волка направь.

АЛЬФРЕД. А что такого? Молчунья с этим плеером уже лет пять точно.

ГЕРМАН. Это я умею глаза закрывать на всякие хулиганства. А Бенедикт… кто его знает, каких он взглядов. Не положено так. И всё тут. Анна, ещё вот что. Покреативь там чего-нибудь. Ты же это, с соображалкой вроде. Ну, вот и придумай ноу-хау какое.

АННА. Простите?

ГЕРМАН. Какой-нибудь, стало быть, досуг дополнительный для гоминидов придумай. В Северном хомопарке, например, по воскресеньям игры-конкурсы придумали. Для этого… состояния-то… для стабильного психического состояния. Всё, работайте!

Герман уходит. Альфред и Анна некоторое время сидят молча. Анна допивает минералку, к оставшейся пицце не притрагивается.

АЛЬФРЕД. Ань, ты извини, что я наговорил про тебя…

АННА. Угу.

Анна встаёт из-за стола, берёт пиццу.

АЛЬФРЕД. Ну что ж… хорошего тебе дежурства. У гоминидов завтрак сейчас. Сегодня просрочка из Центрального. Отбери там что получше.

АННА. Справлюсь, не беспокойтесь, ваше благородие.

Анна уходит.

Минус восемь…

Сектор Б-12, рабочий кабинет. Мерцанье дешёвых люминесцентных ламп. Так начинается новый день в террариуме. Белый свет с потолка заставляет проснуться Серого, калачиком свернувшегося на матраце.  «Просыпается» и Капитан Раш.

КАПИТАН РАШ. Вот и начался ещё один зачётный день, пацан! И снова с тобой я, Капитан Раш! Доброе утро!

СЕРЫЙ. Пошёл в жопу…

КАПИТАН РАШ. Встал не с той ноги? Хочешь, зачитаю сказку?

СЕРЫЙ. Валяй, херли.

Серый умывается, все такие утренние процедуры выполняет.

КАПИТАН РАШ. Сказка-рассказка «Псиное сердце». Придумал Миша Булгаков.

СЕРЫЙ. Зачётный поцык.

КАПИТАН РАШ. Жил-был пёс. Стрёмненький такой, с блохами, все дела. И все его шпыняли. То под зад пнут, то кипяточком обдадут…

В террариум Серого заходит Пипидастр. По взгляду, по заторможенным движениям и бессвязному «угуканию» вместо речи, становится ясно, что Пипидастр не обременён интеллектом. Пипидастр ввозит в террариум Серого тележку с помоями.

КАПИТАН РАШ. …И вот живёт так псинка, мучается без поводка, уже думает: как бы дуба дать. Но вдруг появляется один кент…

Серый подходит к тележке, Пипидастр рукой не даёт подойти к вплотную. Пипидастр «гыгает», выражая голосом строгость и недовольство. Серый отвешивает ему подзатыльник.

СЕРЫЙ. Слышь, Пипидастр, не дерзи. Чо сегодня порубать?

Пипидастр открывает крышку тележки, накладывает в не большой тазик помои.

КАПИТАН РАШ. …Кент этот к псу нашему подходит и даёт ему колбаску. Нормальную такую колбаску, почти свежую…

Серый нюхает содержимое тазика.

СЕРЫЙ. Э, фуфлыга! А чо тут плесень?

Серый отвешивает Пипидастру ещё один подзатыльник. Пипидастр что-то мычит, качает головой, торопливо уносит ноги. Серый успевает дать ему пинка под зад. 

КАПИТАН РАШ. …Пёс колбасу сразу заточил. От такого ништяка он чуть ногу кенту не оттрахал. А кент такой: «Пошли, грит, со мной». А псу делать нефиг, он и пошёл.

СЕРЫЙ. А то. У Кента на хате полюбас ещё колбаска есть.

КАПИТАН РАШ. У кента на хате ваще зачёт. Короче, он господин тот ещё. Реально. А ещё, короче, кент этот лекарем оказался. И псу этому болячки подлатал. А ещё в голову ему штуковину поставил — так у пса вообще всё гладко пошло. Пёс на две ноги встал, базлать по-человечьи научился. Но не по-господски, а так – полуговорит, полугавкает. Ну почти как ты, пацан.

СЕРЫЙ. Пшл нах!

Серый поел быстро, принялся за работу. Варит чугунный забор.

КАПИТАН РАШ. Короче, псина вроде уже реально как человек – с ногами там, со всеми делами. Но по характеру – каким был чмом, таким и остался. И кент, лекарь-то который, репу почесал и херакс – вынул из псиной башки ту штуку, человеческую. И снова псину за стенку, под забор. Мораль такая, пацан: если псом родился, нефиг в дом господский лезть. 

В террариум снова входит Пипидастр. Теперь он везет с собой сменный модуль для биотуалета. Кроме того Пипидастр вооружен совком, щёткой, тряпкой, чистящим средством и, собственно, палочкой для смахивания пыли, в честь которой был назван. Пипидастр промычал что-то похожее на слово  «убирать».

Серый не отвлекается от сварки, а Пипидастр подходит к био-туалету и делает там всё, что вложил в слово «убирать».

СЕРЫЙ. Э, Пипидастр, слышь? Ты ж за стеной с этой стороны шныряешь, да?

Пипидастр кивает головой.

СЕРЫЙ. Слышь, а там дофига господ? А? Ну ты чо, как язык в жопу засунул? Я это… короче, бля… слышь, а хочешь помоев, а? У меня чуток осталось.  Хошь? Ты меня это… звиняй, если чо. Ну что я тебя шпыняю малёк. Пипидастр, погодь ты с говном, присядь, побормочем.

Серый бросает сварку, садится на корты. То же самое жестом предлагает сделать  Пипидастру. Тот послушно садится рядом.

СЕРЫЙ. Короче, есть базар про анти… короче, есть тип какой-то, лекарем звать…

КАПИТАН РАШ. Пипидастр! Не задерживай, сучёнок. Тебе ещё триста террариумов от говна очистить надо. Херач давай!

Пипидастр испугано возвращается к работе.

СЕРЫЙ. Капитан Раш, падла ты.

КАПИТАН РАШ. Не дерзи, пацан. О, зацени свежак от «Кайф-ньюс»! Происшествия! На Главном мосту перевернулся грузовик с товарами из секс-шопа, сотни фалоимитаторов свалились в ледяную воду. Неравнодушные прохожие пытались спасти товар. Но хуй там плавал. 

СЕРЫЙ. Капитан, завали, башка трещит.

КАПИТАН РАШ. Я ж те свежака, от души. А хочешь, как кореша́ побазлаем?

СЕРЫЙ. Завали, чё не понятно?

КАПИТАН РАШ. А ты чё такой дерзкий? Давай-ка побазарим?

Серый встаёт, на расслабоне подходит к Капитану Рашу, приспускает штаны и мочится на герб. За этим наблюдает Анна. Жевала пиццу, но аппетит видимо пропал. Стоит, смотрит – растерялась на секунду. А рука будто сама к рычагу потянулась – дёрг, а реакции нет. Ни молнии, ни искорки. Анна теребит тумблер электрошокера – туда-сюда, а реакции нет. Сломался, зараза.  Серый там, за стеклом, заканчивает своё мокрое дело. Пипидастр тут же подбегает с тряпкой, протирает. 

КАПИТАН РАШ. Попал ты, парниша. Косяк за тобой!

СЕРЫЙ. Иннах, Капитан пидараш.

Пипидастр переходит через разделительный коридор в террариум Молчуньи. Девушка выполняет физические упражнения под диктовку своего Капитана Раша…

А Серый, оставшись в одиночестве после своей мерзопакостной выходки, не возвращается к работе. Он идёт к противоположному Капитану Рашу углу. Там, в изголовье матраца, старой маслянистой тряпкой накрыта какая-то штуковина. Серый срывает тряпку, под ней — деревянная, аккуратно сколоченная, с витиеватыми вырезами… детская кроватка.

КАПИТАН РАШ. Пацан, реально, хорош косячить,  работай. Херач заказ, пацан. Не доводи до реального косяка, парниша.

Серый смотрит на кроватку, которую когда-то сколотил своими руками из отходного сырья… Но смотрит он не долго. Серый берёт молот со своей мини-кузни… В два мощных удара кроватка разлетается на куски.

Анна берёт со своего стола ещё один кусочек пиццы, затем подходит к двери, ведущей в разделительный коридор. Она немного колеблется. Она вообще создаёт впечатление неуверенной в себе женщины. Мечется перед дверью – войти, не войти? Наконец, она нажимает на одну из кнопок рядом с дверью террариума – Капитан Раш в террариуме Серого отключается. Анна входит внутрь.

Серый не сразу замечает гостью.

АННА. Эй…

Серый оборачивается. В испуге и смятении он бросает молот, падет ниц. Анна аккуратно подходит к Серому, протягивая ему пиццу, будто бездомной дворняге. Анна присела, чтобы быть на одном уровне с Серым. Протягивает угощение Серому, сомневаясь – укусит, не укусит?

АННА. Привет. Моё имя Анна.

Серый оценивает гостью, с позволения сказать, скептическим взглядом. Похожа ли Анна на госпожу? Баба вроде не накрашенная, лохматая. Взгляд жалостливый, как у того же Пипидастра. А ещё эта не-пойми-что-за-баба протягивает ему, Серому, кусочек пиццы. Жест совсем не господский.

АННА. Возьми, это тебе.

СЕРЫЙ. Чо, свежак?

Анна кивает. Серый неуверенно берёт пиццу из рук госпожи.

АННА. Вкусно?

СЕРЫЙ. Ваще.

АННА. Ты хочешь поговорить про Люсю?

СЕРЫЙ. А чо, реально?

АННА. Только не с Авторитетами, Серый. Это невозможно. Но послушай меня. Я ведь… я твоя госпожа, я с той стороны стекла.

СЕРЫЙ. И?

АННА. Серый, пойми,  роль Люси в этой жизни подошла к концу. Она бы всё равно умерла, но в мучениях. На службе за стенкой она получила заражение крови. Как бы тебе объяснить… она работала на промышленном предприятии…

СЕРЫЙ. Типа сварка?

АННА. Нет, не сварка. Она переносила токсичные отходы. Эм… секёшь? Ядовитые. Они отравили её. Она бы умирала постепенно, как от лекарства, которое тебе в шею вкалывают, когда ты за стенку выходишь. Только противоядия от такого нет. Поэтому и ребёнка потеряла. Приговор, который вынес… Капитан Раш, спас её от мучений. Ты должен понять это. А твоя супруга…

СЕРЫЙ. Чё?

АННА. Твоя пара… Люся – она теперь в отряде Святой Двоицы, в Стране вечного счастья.

СЕРЫЙ. А чё этот Капитан Раш лезет везде, а? Че он такой решала?! Авторитеты бы не стали. Демиург Мудрый, он же… мудрый. 

АННА. Я как раз пришла сказать тебе, что тебе не следует сердить Капитана Раша. Я имею ввиду, не нужно ему дерзить. Он твой… благодетель, он покровитель и защитник всех вас, служителей Святой Двоицы. Капитан Раш всегда тебя слышит, Серый. И ты должен понимать, что он может разгневаться и принять твои оскорбления и ворчания за… косяк.

СЕРЫЙ. Я бы ещё и личинку на него отложил.

АННА. Серый, не нужно. Я не хочу тебя… чтобы Капитан Раш тебя наказывал. Давай договоримся? Ты не будешь кусаться, а я… когда захочешь поговорить с другом, дай знак. Только наш разговор должен остаться между нами, хорошо? Просто когда захочешь поговорить, скажи: «Хочу пиццы». И я приду. Не сразу, но приду. Мы договорились?

СЕРЫЙ. Хз.

АННА. Береги себя, Серый. Я не хочу смотреть, как тебя отправляют на тот свет… к Святой Двоице. Ты пока нужен здесь. Живой.

СЕРЫЙ. А ты чё за меня типа зарубаешься?

Этот вопрос Анну ставит в тупик. Она печально улыбается.

АННА. Ты мой. Я за тебя в ответе.

Анна намеревается уйти, но…

СЕРЫЙ. Я думал — пацан будет. Думал, научу пиздюка всей херне. Капитан Раш херово учит. Я бы сам.

Анна возвращается, присаживается рядом с Серым.

АННА. А сложно это?

СЕРЫЙ. Чо?

АННА. Сварка.

СЕРЫЙ. Как два пальца обсосать.

АННА. А покажи.

СЕРЫЙ. Пальцы?

АННА. Сварку.

СЕРЫЙ. Да это не бабское.

АННА. Любопытно же.

СЕРЫЙ. Дык чо, вот электрод, здесь зажимаешь. А это зажим, его сюда, чтоб замкнуть типа. Ну и херачишь швы. Железо плавится, типа, от силы тока.

АННА. А можно попробовать?

СЕРЫЙ. Не впадлу, так валяй.

Анна берёт электрод, подносит оплавленный конец к арматуре.

СЕРЫЙ. Зажим.

АННА. А, ну да.

Анна замыкает цепь. На конце электрода вспыхивает огненная дуга. Анна пугается этого, отводит электрод в сторону.

АННА. Опасно, наверно?

СЕРЫЙ. Хз.

Серый многозначительно смотрит в глаза Анны.

СЕРЫЙ. Глазья у тя ништяцкие.

Твои зенки, как озера гладь,

От взгляда внутрях всё горит.

Тонкие пальцы, и волоса прядь,

На тебя, отвечаю, стоит.

Анна улыбается.

АННА. Не сочиняй, пожалуйста, про меня стихов.

СЕРЫЙ. Так я от души, ёпт.

АННА. Серый… скоро к тебе приведут новую пару. И сын будет. Всё наладится, Серый.

СЕРЫЙ. Ништяк, чо. Взяли — заменили, да? Реально ништяк.

АННА. Я правда понимаю тебя, Серый. Ты даже не представляешь, как я тебя понимаю.

СЕРЫЙ. Ясен хер, я ж не Пипидастр, базлаю внятно.

АННА. Я не о том. Я о том, что ты хочешь воспитывать сына сам. Я это понимаю.

СЕРЫЙ. Ништяк же.

АННА. Только ты, пожалуйста, сам будь воспитанным, хорошо? Чтобы Капитан Раш тебя не… кекнул. Договорились?

СЕРЫЙ. Херня вопрос.

Анна встаёт, нежно гладит Серого по голове.

АННА. Пока. Обо мне молчи.

Анна выходит из террариума.

Сказка Гарпократа. Контр-эволюция.

— Пришло время, рассказать тебе о том,  кто ты на самом деле. Боюсь, мне придётся тебя огорчить – никакой Страны Вечного Счастья, никакой святой двоицы не существует. А Капитан Раш – это так, машина с алгоритмом. Система воспитания и обучения. Такие дела. Полсотни лет назад улицы городов заполонили нищие. Правительство сжалилось над народом, павшим жертвой Великого Кризиса. Неимущим и голодающим предложили еду. Совсем бесплатно. Ведь у народа денег не было. Даже у тех, кому повезло с работой, не имелось средств к существованию. Зарплату среднему классу выдавали не часто, да и не полностью. Вот Правительству пришла  такая идея – сжалиться над своим народом и обеспечить нищих, голодающих, всех неимущих, безработных и рабочих с окраин – едой. Благодарности нищих не было предела, они били о землю челом, молясь за здоровье верховных благодетелей. Шло время, кризис отступал. А Правительство не могло налюбоваться с какой охотой, с каким рвением нищие обрабатывают собственную землю за еду. Работают, кланяются, да благодарят. Тогда Правительство и говорит: «Ввиду усугубляющейся ситуации, мы, ваши благодетели, вынуждены ввести налог на свободу». Благодарный народ с пониманием отнёсся к бескомпромиссной идее мудрого и великого правительства. Пусть им придётся сидеть под замком и отказаться от всех конституционных прав, зато будет хлеб насущный. «А эти конститутки – говорит народ – пусть налог платят. А там уж кризис переждём, и мы на «бентлях» ездить будем». Много воды утекло с тех пор. Уже все давно забыли, что отказавшиеся от свободы, бывшие граждане, теперь живут в террариумах, без имени, без рода. Живут, и молчат, как и всегда молчали. И зовутся они гоминидами. Молчат и те, кто поверил в свою свободу. И зовутся они свободными гражданами… Все молчат. Молчи и ты. Научись сперва щадить, спасать и… прощать.   

ДЕЙСТВИЕ: ПРОЩАТЬ!

Минус семь…

В Секторе Б-12 Альфред и Анна. Молчунья в террариуме выполняет физические упражнения под диктовку Капитана Раша. Серый продолжает ковать забор. Анна собирается уходить, но в кабинет входит Ревизор.

РЕВИЗОР. Доброго дня, благороднейшие! О, не утруждайте себя поклонами, я за равноправие в самом широком смысле этого слова. Надеюсь, вас предупредили о моём визите? Это бы избавило меня от необходимости демонстрировать вам своё удостоверение. Прошу вас, не отвлекайтесь от своих повседневных трудов. Я лишь попрошу вас освободить мне это симпатичное местечко, займу я этот скромный уголок, посижу, понаблюдаю. Не обессудьте, если вдруг отвлеку вас внезапным вопросом. Я очень люблю задавать вопросы. Порой, знаете, ответ знаю наперёд, а сдержать своё любопытство не в силах. Вопросы мои ни в коем случае не должны пугать вас, благороднейшие. Они нужны исключительно для отчёта. Вижу, у вас здесь порядок, да и вы, опрятные, воспитанные — весьма импонируете мне. Потому не рассчитывайте на то, что я буду навязчивым. Но и избавить вас от своего общества, увы, не могу. Вы, стало быть, старший менеджер? Неприязнь, выражающаяся в вашем прекрасном взгляде, меня несколько смущает, потому спешу уверить вас в том, что я вам не враг. А вы, молодой человек, вижу, готовы побаловать меня чашечкой кофе. Не сдерживайте благородных порывов. Благодарю. Итак, прошу любить и жаловать – Бенедикт Евграфов. В смысле, это я.

АННА. Моё имя…

РЕВИЗОР. Анна, напрасно вы думаете, что я не знаю вашего имени, вашей фамилии и, чего греха таить, отчества. Анна Германовна, не так ли? Вы ведь недавно занимаете должность старшего менеджера, верно? Я вас искренне поздравляю. Повышение статуса свободного гражданина окрыляет, позволяет иначе взглянуть на окружающую действительность. Сколько гоминидов в вашем распоряжении, Анна?

АННА. Около… пяти десятков…

РЕВИЗОР. Вот видите, — простой вопрос немедленно ставит вас в тупик. Понимаю, вы ведь вступили в должность лишь недавно, ещё не успели освоиться, осмотреться, как следует. Что уж говорить о подсчётах. «Около пяти десятков» — беспечно говорите вы. Не перебивайте меня, прошу вас. Вы уж меня извините за нескромность, но я, прежде чем зайти к вам на огонёк, прогулялся по вашему сектору, полюбовался питомцами, подсчитал. Пятьдесят пять голов. И знаете, что я заметил? Любопытная деталь. Этот террариум – единственный, в котором я заметил предмет, наводящий меня на беспокойную мысль.

АННА. Простите?

РЕВИЗОР. Коробка из-под пиццы. С того самого момента, как я сюда вошёл, осенила меня мысль: а не удостоен ли обитель сего террариума каких-либо привилегий? 

Анна молчит

РЕВИЗОР. Анна, позвольте я поделюсь с вами переживаниями личного характера? Моя дочь… у вас, Анна, есть дочь? А, простите, вы ведь только-только из грязи в князи. Прошу меня извинить за бестактность. Кстати, как ваше самочувствие после операции? Нет ли характерной эмоциональной нестабильности или внезапных сентиментальных позывов?

АННА. Я прекрасно себя…

РЕВИЗОР. Так вот моя дочь увлекается арахнидами. Ничего, что я вас перебил? У моей дочери много террариумов с различными пауками. И доселе она точно знала, сколько у неё пауков. Тридцать два – гордо напоминала мне она. Но не так давно, я подарил ей лазиодору. Удивительной красоты паук. И знаете что произошло? Лазиодора всецело поглотила её внимание. И как-то за чаем, я спросил у дочери: «Доченька, говорю я, а напомни-ка сколько у тебя арахнидов?». Каково же было моё удивление, когда моя чудесная дочурка, столь увлечённая своей коллекцией, ответила мне: «около тридцати». Все другие пауки стали для неё лишь существовать, как бремя коллекционера. Одна лазиодора теперь может рассчитывать на любовь и тёплую заботу. И если бы судьбы её пауков хоть на малую толику волновали меня, я бы в таком случае озадачился. Я бы предпринял меры по уравнению прав этих самых пауков. И не исключено, что мои меры свелись бы к уничтожению привилегированного элемента. 

АННА. Вы ошибаетесь, господин…

РЕВИЗОР.  Я могу ошибаться лишь в вольном предположении, будто вы сами, без посредничества внесли пиццу в террариум нашего уважаемого питомца. Анна, что с вашим лицом? Уверен, что это нескрываемая неприязнь связана с моим давешним рассказом о пауках. Меня самого, признаюсь, передёргивает от этих членистоногих. Но, признаю, есть в них привлекательная особенность. Это то, как они охотятся. Сначала они плетут липкую паутину, потом дожидаются, когда глупая, импульсивная жертва окажется в сетях. Вот она попадает в паутину. И начинает дёргаться в панике. И каждое её дижение приводит к тому, что она всё крепче и крепче увязает в липкой субстанции. Пауку остаётся лишь ввести в её тело яд. Но он не собирается есть свою жертву вот так сразу. Как грубо! Он ждет, когда запущенный яд растворит жертву изнутри. Это прекрасно, не так ли, Анна? А где же график дежурств? Разве он не должен находиться на видном месте?

АЛЬФРЕД. Вот, ваше высокоблагородие, мы храним его в столе, потому что…

РЕВИЗОР. Избавьте меня от оправданий. Благодарю, мой друг. Благороднейшая Анна, вы уже подыскиваете пару своему любимцу?

АННА. Он не мой…

РЕВИЗОР. Решили повременить? Понимаю. А почему в вашем секторе «волки» и «быки» в столь тесном соседстве?

АННА. Так это по уставу…

РЕВИЗОР. Разумеется. Не обижайтесь на меня, я лишь хотел понять, когда вы оправдываетесь, а когда отвечаете по факту. Но увы не уловил разницу — ваши интонации по какой-то неведомой мне причине всё время звучат, словно оправдания. Анна, чем вы предпочитаете кормить «быков» и «волков»?

АННА. Вы считаете, я не знаю, чем кормить питомцев?

РЕВИЗОР. Уж точно не пиццей, верно, Анна? Я, конечно же шучу, уверен, вы не стали бы нарушать установленные правила.

АЛЬФРЕД. Просроченные продукты перемалываем в помои. Волкам побольше белков, быкам углеводов…

РЕВИЗОР. Друг мой, премного благодарен, но никак не могу припомнить, в какой момент нашей занимательной беседы я обратился непосредственно к вам?

АЛЬФРЕД. Извините.

РЕВИЗОР. И вот мы подошли к интересной теме для рассуждений. Субординация. Как много в этом звуке. Лично я очень горжусь тем, что родился свободным гражданином там, где чтят мои права и соблюдают установленные правила. Мне было бы очень грустно в один прекрасный день обнаружить, что я, удостоенный высокого статуса свободы, мало чем отличаюсь от челяди, живущей в террариумах. Я люблю пиццу. И горжусь тем, что в любой момент могу зайти в пиццерию и совершенно бесплатно взять кусочек. Потому что я господин. Я своим непосильным трудом зарабатываю на налог свободы. И мне, как свободному гражданину, больно осознавать, что такую же пиццу совершенно бесплатно получает и бесправный гоминид. Теперь мне будет неприятно кушать пиццу, она теперь ассоциируется у меня с помоями.

АННА. Господин, Евграфов, вы сильно преувеличиваете…

РЕВИЗОР. Вы, Анна, наверняка думаете, что всё моё бдение сводится к сохранению собственного статуса свободы. Ведь я чиновник, а у вас, как я смею предположить, априори неприязненное отношение к чиновникам. Думаете вы, будто мы, чиновники, эгоистичны и малодушны.  Но поймите меня правильно, в круг моих обязанностей входит лишь бдение над порядком в условном обществе гоминидов. Спросите вы: «Раз так, что же вы, господин Евграфов, так рассердились от того, что пицца не на ваше блюдо упала?» Я постараюсь разъяснить эту непостижимую загадку.  Но только в том случае, если вы готовы расширять свой кругозор?

АННА. Я в нетерпении.

РЕВИЗОР. Начнём с проверки вашей эрудиции. Знаете, к чему приводит потворствование прихотям челяди? Вы историей увлекаетесь?

АННА. Путаюсь в интерпретациях.

РЕВИЗОР. А с устным народным творчеством знакомы? «Сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит». Или вот хорошая: «Дашь ему палец, он руку откусит»

АЛЬФРЕД. Эта смешная, да.

РЕВИЗОР. Что будет, если гоминид почувствует себя равным своему господину, Анна?

АННА. Господин Евграфов, я не знаю, что вы там себе нафантазировали, но…

РЕВИЗОР. Анна, вы очень интересно рассказываете, но, посмотрите-ка: в графике дежурств значится, будто у вас сейчас заслуженный отдых. Простите меня великодушно, не смею вас больше задерживать!

АННА. Я старший менеджер и считаю необходимым…

РЕВИЗОР. Вы слишком многословны, Анна. Избавьте меня от неприятностей, ступайте домой. А то, чего доброго, жалобу напишите, мол, я вас задержал на работе. А разве имею я право ущемлять свободу старшего менеджера хомопарка? Ни в коем случае. До свидания, Анна. Мы непременно с вами ещё побеседуем.

АННА. Не стоит откладывать…

РЕВИЗОР. Какая досада! Теперь вот вы задерживаете меня. Вынуждаете кланяться перед вами, умолять.

АННА. До свидания, ваше высокоблагородие.

Анна с презрением кланяется, уходит.  Ревизор подходит к террариуму Серого, наблюдает за тем, как Серый работает.

АЛЬФРЕД. Знаете, господин Евграфов, я много слышал о вас, но и не предполагал, что вы настолько умны.

РЕВИЗОР. Молодой человек, мне неприятны подхалимы. И, скажу прямо, лично вы мне тоже неприятны. Но в вашу защиту стоит сказать, что сотрудник хомопарка не обязан обладать приятным нравом. Напротив, чем более он одиозный, тем лучше. Неприемлемо, когда господин начинает сопоставлять гоминидов с человеком, проявляя некое подобие гуманизма.

АЛЬФРЕД. Абсолютно верно, ваше высокоблагородие! В этом нет сомнений. Недопустимо, чтобы гоминид воспринимал господина, как равного.

РЕВИЗОР. Отчего же такой сообразительный сотрудник находится в подчинении ещё неопытной дамы?

АЛЬФРЕД. Произошла небольшая перетасовка кадров.

РЕВИЗОР. Разве вы удовлетворены таким положением вещей?

АЛЬФРЕД. Я человек маленький…

РЕВИЗОР. Вы гражданин свободы, а оперируете фразами, присущими вымершему мещанству. Разве это достойно?

АЛЬФРЕД. Я хотел сказать…

РЕВИЗОР. Оправдания? Ещё одна черта рабов. Хотите сказать, что государство плохо исполняет свою миссию? Тщетны наши труды в избавлении от мещанского сознания, от нищеты, от рабства в умах свободных граждан? Вас, молодой человек, окунули лицом в грязь, а вы же ищете оправдания, вместо того, чтобы бороться за справедливость. Разве это похоже на поведение гражданина свободы?

АЛЬФРЕД. Совсем не похоже, ваше высокоблагородие.

РЕВИЗОР. А то, может быть, и вы вступаете в близкий контакт с гоминидами? Может быть, закрыть к чертям ваш сектор?

АЛЬФРЕД. Я никогда не опущусь до личного контакта…

РЕВИЗОР. Вам стоит позаботиться и о безопасности своей коллеги. Раз её отец не способен взяться за воспитание. Кстати, как вы относитесь к блату?

АЛЬФРЕД. Это оскорбительно. Но я даже не думал, что она дочь…

РЕВИЗОР. Как вы считаете, что произойдёт, если, скажем, Анна, в очередной раз зайдёт в этот террариум, а её любимец окажется в скверном расположении духа? Ведь у него сейчас эмоциональный срыв. Его пару убили у него на глазах. А кто в этом виноват?

АЛЬФРЕД. Я могу объяснить, ситуация была напряженная, пришлось применить меры…

РЕВИЗОР. У вас прозорливый ум, молодой человек, но меня огорчает вялость движения ваших мыслей.

АЛЬФРЕД. А… я понимаю, да.

РЕВИЗОР. Да и сама ваша коллега мне показалась слишком нервной. Будь я параноиком, сделал бы предположение, что она, в случае угрозы жизни её любимцу, может совершить весьма опрометчивый поступок.

АЛЬФРЕД. Содействие в бегстве? Нет, ваше высокоблагородие, это исключено. У нас ведь всё как положено. Выход гоминидов с этой стороны невозможен, только через пропускную службу. А там вкалывают яд. А на выдаче противоядия только «волки» и «шакалы». С ними договориться невозможно. В одних всю жизнь воспитывают исполнительность и жестокость, другие ничего не соображают, просто выполняют задачу как роботы.

РЕВИЗОР. Да, я понаблюдал за их работой, очень слажено. Кстати, вот…

Ревизор достаёт из кармана пакетик с белым порошком, протягивает Альфреду.

РЕВИЗОР. Прогуливаясь по вашему сектору, нашел этот пакетик. Смею предположить, что это противоядие. Видимо, кто-то из ваших гоминидов ненароком потерял.

АЛЬФРЕД. Но это невозможно!

РЕВИЗОР. Не пугайтесь так. Всё в порядке, это не так страшно. Ведь противоядие теперь у вас и, я уверен, вы достаточно ответственны, чтобы передать его в нужные руки. Не так ли?

АЛЬФРЕД. Я?

РЕВИЗОР. Вы сомневаетесь в своей компетенции?

АЛЬФРЕД. Я думаю…

РЕВИЗОР. Отрадно.

АЛЬФРЕД. Если вы не возражаете, я передам этот пакетик Анне, ведь она старший менеджер, она более компетентна в решении этого вопроса. Наверняка, кто-то должен быть наказан?

РЕВИЗОР. Вам виднее. Я всего лишь ревизор, разбирайтесь со своими внутренними проблемами самостоятельно. А у меня, прошу меня извинить, ещё очень много дел.

Ревизор уходит.

Альфред, возбуждённый, радостный, подходит к террариуму Молчуньи, кладёт руку на стекло. Молчунья заканчивает упражнения. Капитан Раш командует сдать оружие. С потолка террариума спускается на подъемном механизме что-то вроде ящика. Молчунья кладёт нож в ящик, он тут же возвращается под потолок и исчезает из виду. 

АЛЬФРЕД. Не сегодня, сладкая.

А Альфред теперь входит в террариум Серого. Серый бросает сварку, увидев в своём жилище незнакомца. Альфред кладёт диск на дисплей Капитана Раша.

АЛЬФРЕД. Хочешь спросить кто я? Ну так валяй: «Э, ты типа, кто ваще?» Так ведь у вас принято знакомиться? Как моё имя, знать тебе не обязательно. Но не боись, бычара, я твой господин и твой кореш. Секёшь, братуха? Смотри, я положил на Капитана Раша какую-то круглую штуку, и теперь он нас не слышит. Почему? Может быть, он не такой уж и крутой?

СЕРЫЙ. Чо?.

АЛЬФРЕД. Ты ведь сомневаешься в правоте Капитана Раша, не так ли, Серый?

СЕРЫЙ. Да не, нормуль.

АЛЬФРЕД. А я тебе так скажу: правильно, что сомневаешься. Капитан Раш ведь кто? – машина, компьютер. Не умнее вон – твоей лазерной печи или сварочного аппарата. А ты пред ним на коленях ползаешь, советов каких-то спрашиваешь. Вроде умный пацан, а всё тупишь. Правильно Люська говорила – тупой ты, Серый.

СЕРЫЙ. Чё?

АЛЬФРЕД. Во-во. И я о том же. Олень ты инкубаторский.

СЕРЫЙ. Стопэ, чёт я не догоняю.

АЛЬФРЕД. Капитан Раш – продвинутая обучающая программа. И вот мы подошли к главному. Тебе, наверное, не терпится узнать, кто же тогда распорядился убить твою любимую Люсю? 

СЕРЫЙ. Не Капитан?

АЛЬФРЕД. Это мы уяснили. А кто же тогда, если не Капитан, бьёт тебя электрическим током ни за что ни про что?

СЕРЫЙ. Ты что ли?

АЛЬФРЕД. Брось, Серый. Мы же кореша. Ты будешь неприятно удивлён, Серый. Никакой святой двоицы не существует. И твоя милая Люся не в стране вечного счастья. Её вывезли за город, свалили в кучу других трупов, а как подошла очередь, её тело сожгли, как ненужный мусор.

СЕРЫЙ. Пиздёшь!

АЛЬФРЕД. Не веришь мне? Тогда спроси свою любимую госпожу Анну, когда она к тебе зайдёт в следующий раз. Она же часто к тебе заходит, верно? Она тебе нравится?

СЕРЫЙ. Хз.

АЛЬФРЕД. Вставил бы ей?

СЕРЫЙ. Хз. Она госпожа.

АЛЬФРЕД. А что если я скажу тебе, что она не госпожа. Ты такой же человек, как она. Есть одно единственное, что не роднит тебя с ней. То, что делает тебя главнее, чем она.

СЕРЫЙ. Член?

АЛЬФРЕД. Кроме этого, Серый. Ты честный пацан. А она лгунья. Ведь именно она, и никто иной, заставила Молчунью убить твою любимую Люсю. Именно Анна, Серый. Она бьёт тебя током. Она кормит тебя помоями. Она держит тебя взаперти. Она гладит тебя по голове только для того, чтобы ты был послушным котёнком, Серый. Но она лгунья. Можешь мне не верить. Просто спроси её сам, когда она придёт к тебе в следующий раз. Спроси её в лоб. И ты всё поймёшь. Ты поймёшь, что именно она виновата в смерти твоей подруги. И помни, что не только Анна имеет право убивать. Ты ничем не хуже. Ты вправе сам решать, что делать. Пойми только одно: Анна не простила Люсю. Ей неведомо слово «милосердие». Она нас всех в ежовых рукавицах держит. Спасу нет. Жестокая баба, видать в детстве её били. Палкой, а то и кочергой шпыняли. Вот и выросла, так сказать, злость свою на нас сублимирует.

СЕРЫЙ. Реально?

АЛЬФРЕД. Я сам видел. Ладно, братуха, без обид, бежать пора. А то Анна увидит меня у тебя, уши надерёт, ужина не даст. А я и так видишь, какой худенький. Мучаюсь, а уйти из-под палки никак не могу.

Свет надежды в глазах Серого гаснет.

СЕРЫЙ. Реально сублимирует?

АЛЬФРЕД. Это не самое страшное, Серый. Всё, бывай. Адьёз, братуха.

Альфред оставляет Серого в одиночестве.

Выйдя из террариума, Альфред напевает какую-то весёлую мелодию, пританцовывая, расхаживает вдоль террариумов.

А Серый как сидел, так и сидит. Смотрит в одну точку, не работает.

КАПИТАН РАШ. Чё, пацанчик, приуныл? Помолишься Святой Двоице, легче станет. Ибо ЖОПА гласит: всякому захеревшему ниспошлют Авторитеты благодать. Ибо Великий Пахан и Демиург Мудрый тя уважают.

Серый за стеклом выходит из ступора. Он хватает молот и начинает неистово бить Капитана Раша. Компьютер от ударов разваливается на куски. Серый свирепо вопит. Теперь он атакует стеклянную стену, разделяющую его жилище от пританцовывающего Альфреда. Но стекло даже не трескается. Потому что это очень чёткое стекло. Гнев Серого усиливается, он начинает крушить всё вокруг себя. Альфред хохочет, подкатывает к террариуму стул, раскрывает упаковку чипсов и наблюдает до тех пор, пока Серый не разбивает люминесцентные лампы и его жилище не погружается во тьму.

Минус шесть…

Кабинет заместителя директора. Кабинет обставлен шикарно, но без вкуса. Бросается в глаза небольшая каменная фигурка. Она представляет собой человечка с лицом младенца. Мальчик держит у рта палец, как бы призывая к молчанию.  Герман разминается, делает несложные упражнения с плечевым эспандером. Пипидастр моет здесь пол. В кабинет заходит… нет, не заходит, а врывается взволнованная Анна.

ГЕРМАН. Ах ты ж, дерзость какая. А как же постучаться? А ну выйди и зайди нормально!

Анна мерит Германа гневным взглядом, тот не отвлекается от тренировки.

АННА. Что случилось, ваше превосходительство? До личного звонка даже снизошли. У меня вообще-то выходной сегодня.

ГЕРМАН. По хомопарку ревизор шастает, а она прохлаждается. Глядите-ка на неё. Иди, приговор выноси. Любимчик твой накуролесил. Как-то он не вовремя.

АННА. Серый?

ГЕРМАН. БиКей-18.

АННА. Что произошло?

ГЕРМАН. Мне почём знать? Иди, разбирайся.

АННА. А Альфред не в силах проблемы уладить?

ГЕРМАН. Ты теперь старший, а не Альфред. Что же ты на него, сирого, столько ответственности водружаешь.

Герман вытирает пот полотенцем, плюхается в своё кресло. Анна садится за стол напротив Германа. Пипидастр расстроился, ведь он как раз хотел здесь протереть.

ГЕРМАН. Разве я приглашал тебя на посиделки? Серый сам себя не накажет.

АННА. Сами разбирайтесь. Я всё. К черту ваш хомопарк, Герман Михалыч.

ГЕРМАН. Вот оно как! Бунт на корабле! Щеки-то надула, в глазищах эти… красные-то… капилляры, ну.

АННА. Я увольняюсь.

Пипидастр жестом просит Анну приподнять ноги, Анна слушается. Пипидастр садится на колени, протирает под стулом Анны.

ГЕРМАН. Отчего ж? Захворала, поди? Записку от папы написать?

АННА. Я сразу говорила, что не справлюсь.

ГЕРМАН. Ты мне, бывало, говорила, что попу подтирать не получается, а потом ничего, справилась.

АННА. Папа, я ухожу. Лучше сама, чем по статье. Бенедикт этот…

ГЕРМАН. Ой, ну уговорила. Пиши заявление.

АННА. Спасибо за работу, конечно…

ГЕРМАН. Чего мне твоё спасибо. Думал, надеялся, чаял, что потянешь. Мало того, что за гоминидами присмотришь, да ещё внука мне поскорее родишь. Человека, думал, нового воспитаешь. А ты сама, оказалось, не воспитана. Пиши заявление-то, чего глазами мыргаешь?

АННА. Могу я не отрабатывать две недели?

ГЕРМАН. Верил я, что ты человек творческий, затейливый, не заробеешь перед властью. А ты вон как, ручки пачкать боишься. Выйдешь отсюда сейчас, да и ну – в бар. А там плакать будешь, сказки сочинять о хомопарке. Заволнуются наши господа. Запереживают. Оглянуться не успеешь, а вот про питомцев уже и плакаты нарисуют: «Фридом-гуманидам». Сама не заметишь, как придёшь в свою квартиру, а с тебя квартплату захотят взять. Придешь в магазин, а там деньги попросят. Знаешь что такое деньги-то? И депозита свободы уже нет. На всех не хватает. Эти-то, гоминиды, расплодятся так, что мама не горюй. Всё пойдёт на обеспечение среднестатистического счастья челяди, мещан, обозревшего быдла, которое всё будет требовать, требовать и требовать! «Дайте нам квартиру! Воспитайте наших детей! Дайте им бесплатное образование, дайте мне бесплатную воду, дайте мне дешёвую еду,  возите меня в другие страны, развлекайте, развлекайте!» И будут их гуманные власти кормить, обувать, на море возить. А они в ответ и в тапки насрут, и страну твою разворуют, и подъезд твой обоссут. И тебя, милая моя, за лишнюю монету, при случае замочат.

АННА. Я подписывала договор о неразглашении корпоративной информации. Да и без меня все знают, как обращаются с гоминидами. Разве кто-то за стеной говорит об этом? Разве у нас вообще принято говорить о чём-то постыдном?

ГЕРМАН. А что постыдного?

АННА. Понятия не имею. О чём у нас принято молчать? Нужны они кому, зверьё вонючее.

ГЕРМАН. А разве не думала ты о том, что твой любимец Серый испытывает те же чувства, что и ты?

АННА. Вы совершенно неправильно расценили моё желание уйти, ваше превосходительство. Давайте спишем на леность, скажем, или на аллергию. 

Герман мерит Анну испытующим взглядом. Анна отводит взгляд. Герман встаёт из-за стола, достаёт из верхнего ящика портативный электрошокер.

ГЕРМАН. Пиши, значит: «Я такая-то и такая, прошу уволить меня ввиду моей трусости и безответственности». Написала?

Пипидастр берёт со стола фигурку мальчика, начинает протирать его тряпкой.

ГЕРМАН. Поставь на место, скотина!

Пипидастр тут же ставит фигурку на место, а Герман вонзает в него иглы электрошокера. Пипидастр вздрагивает от разряда, падает на влажный пол. Кажется, он описался.

АННА. Какого хера ты делаешь?

ГЕРМАН. Анна, как ты разговариваешь с отцом?!

Анна подбегает к Пипидастру, пытается привести его в чувства.

АННА. Вот зачем, сажи мне?

ГЕРМАН. Делать больно, унижать, господствовать – это ли не блаженство?

АННА. Да что с тобой, папа?!

ГЕРМАН. А ты мне не «папкай» тут. В гости приедешь — «папкай». А тут я начальство. Больное на всю голову начальство! Как ты думаешь, нормальным людям — не психам и ублюдкам, нравилась бы такая работа? Вот тебе не нравится. И ты хочешь сбежать, поджав хвост. А мне нравится. Я тут как этот… в масле который.

Пипидастра ещё колотит, но он поднимается на ноги. Герман тут же вонзает в его шею иглы электрошокера и снова вырубает беднягу.

АННА. Да успокойся ты! Сдохнет же!

ГЕРМАН. А кто мне помешает? Ты что ли? Так уже, считай, не сотрудник даже. Кто такая? Посторонняя на территории! 

Пипидастр в этот раз оправился быстрее. Он медленно поднимается, ещё дёргается, но он берёт швабру, начинает подтирать пол.

ГЕРМАН. Потом свою лужу вытрешь, выйди.

Дёргаясь Пипидастр выходит из кабинета.

ГЕРМАН. Как сыр в масле, вспомнил!

Герман берёт в руки фигурку мальчика.

ГЕРМАН. Красивый? Маленький такой, уси-пуси, да? Из столицы заказал, вот, привезли. Целёхонький. 

АННА. Пошёл в жопу. Из-за дебильной фигурки Будды… током.

ГЕРМАН. Эх, беда. Плохо я с тобой занимался, сплошные пробелы в образовании. Какой же это Будда? Ну ладно ты. А греки в эллинскую эпоху, когда нашли такую фигурку… не эту, конечно. Это так, сувенир. Так вот, нашли, значит, видят у младенца палец у рта. И решили, что это бог молчания. Египетский. А на кой нужен бог молчания? Кому толк с молчания-то, а? Разве что этим вон, — ревизорам, да прочим, да? Оказалось, что этот палец у рта вовсе не призыв к молчанию. Это символ младенчества. Ты тоже вот маленькая была, пальцы в рот совала. Гарпократ это, а не Будда. Бог нового солнца. Такие дела. Держи, это тебе.

АННА. В жопу себе засунь.

ГЕРМАН. Возьми, сказал, скотина такая. Сувенир! Вот тебе младенец. Возьмёшь домой, в сервант поставишь. Настоящего-то теперь не понятно когда родишь. Под старость лет, разве что. А тут вот глядеть будешь, радоваться. И вспоминать о том, что был у тебя шанс встретить новое солнце, а всё профукала. Заявление-то дописала?

Анна глубоко вздыхает и молчит. Но не долго…

АННА. Придумала я.

ГЕРМАН. Чего?

АННА. Новый год же.

ГЕРМАН. Так это не ты придумала, Анька, это давно заведено.

АННА. Ты просил досуг придумать для гоминидов. Я вот подумала, что к Новому году можно. У меня давно зреет мысль, что неплохо бы и питомцам сделать праздник. Ну, это бы укрепило их веру в Капитана Раша, в чудо. Погоди отмахиваться, всё гораздо проще, чем ты думаешь. Блин, ну просто можно же рассмотреть моё предложение. Можно, например, придумать костюм Капитана Раша, пусть он будет им вместо нашего деда мороза. Заходит такой в террариум, дарит маленький подарок. Это же не сложно сделать, а?

ГЕРМАН. У тебя что, эти ваши… стало быть, женские дни?

АННА. Ну, пап! Хорошо, давай не будем оживлять Капитана, пусть это будут зверушки.

ГЕРМАН. Зверушки?

АННА. Да. Аниматоры.

ГЕРМАН. Как ты говоришь? – зверушки?

АННА. Аниматоры с подарками. Это как бы и не будет ассоциаций с господами, но… просто заходят такие милашки и дарят подарки.

ГЕРМАН. Милашки? Так ты сказала?

АННА. Будет такая традиция. Традиции укрепляют веру. Понимаешь? Согласись, хорошая идея? Ну, пап!

Герман о чём-то задумывается.

ГЕРМАН. Зверушки, стало быть…

Глубоко задумывается.

ГЕРМАН. Милашки, говоришь… В шкурах-то, которые?

АННА. В костюмах, да. Ну там, зайка, медвежонок.

ГЕРМАН. Медвежонок?

Кажется, в мудрой голове Германа рождается какая-то приятная ему идея.

ГЕРМАН. Это прекрасная идея!

АННА. Что? Правда?

ГЕРМАН. Да, отличная идея. Зайка, мишка-милашка – в попе простоквашка. Я всё подготовлю.

АННА. Ты? Сам?

ГЕРМАН. Да, эксперимент начнём с твоего сектора. А как же иначе? Всё, иди.

АННА. Как-то ты быстро согласился. В чём подвох?

ГЕРМАН. Анна! Что тебе надо? Я потворствую твоим девчачьим капризам, а ты кобенишься.

АННА. Нет, спасибо, конечно! Но… ты вот так просто согласился сделать новогодний маскарад для скота? Да ещё и сам всё подготовишь?

ГЕРМАН. Анна, пошла прочь! И заявление своё идиотское забери. Давай там, это, наказывай красавца своего. Иди к своим Альфредам, Серым, буро-малиновым. Сладу с тобой нет. А то уволю, к чертям собачим! Распапкалась тут — «папа-хуяпа» А работа стоит!

АННА. Спасибо, Герман Михалыч.

Анна торопливо уходит.

Минус пять…

Сектор Б-12. Многие помнят, что в террариуме Серого разгром. Сам же обитатель сей обители свернулся калачиком на матраце. Довольный Альфред пьёт кофе, в кабинет входит Анна.

АЛЬФРЕД. О! Я уж заждался. Слышала, да? Серый тут порезвился без тебя. Заскучал. 

АННА. Подготовь зал для публичной порки.

АЛЬФРЕД. Публичная порка? Ты же не серьёзно?

АННА. Что-то смущает?

АЛЬФРЕД. Ну, как скажешь, Анна…  То есть: как скажете, ваше благородие. Но вот, что я думаю: твоему любимчику всё равно не избежать смертного приговора. Рано или поздно, ваше благородие, рано или поздно.

АННА. Как придёт время, так и расстреляем.

АЛЬФРЕД. Когда? Может быть, начнём предпринимать эффективные меры, когда этот товарищ заразит своим мерзким поведением весь скот в хомопарке? Или давай дождёмся, когда он убьёт кого-нибудь из господ, когда будет работать за стеной? А что ему стоит? Посмотри, посмотри – он разбил в дребезги свою святыню. Что ему стоит поднять руку на своего господина? Что ему стоит? Посмотри на него – он уже начал понимать, что бога нет. А если его бог умер, сможет ли он чтить господина?

АННА. Так ведь это ты посеял в его душе семя сомнений. Из-за тебя он идёт на убой!

АЛЬФРЕД. Я? Ты говоришь, виноват я? Что же ты имеешь ввиду?

АННА. Ты убил его пару у него на глазах. Невинную. Без приговора. Просто так. Ты ведь это сделал забавы ради!

АЛЬФРЕД. Разве это сделал я, Анна? Ты правда думаешь, что это сделал я? Подумай только: я только порекомендовал тебе не откладывать казнь.

АННА. Ты приказал…

АЛЬФРЕД. Я не имел тогда права тебе приказывать, Анна. Я сказал тебе, что нужно казнить девчонку, пока она не наговорила лишнего. И ты, Анна, ты молчаливо согласилась. Молчаливо согласилась, Анна. А как пуля прижилась в голове этой тёлки, ты уж и в слёзки. Да?

АННА. Всё было не так!

АЛЬФРЕД. Ну как же не так, Анна? Всегда так было. Вот такие вы. Скажут вам – надо убить. Накатите грусти в глаза, пальцы поковыряете, да кивнёте. А как свершится – в крик, руками начинаете махать. Испокон веков такие вы.

АННА. Мы?!

АЛЬФРЕД. Немое племя.

АННА. Альфред, я не знаю, что сейчас происходит в твоей голове, просто выполни моё поручение – организуй всё для публичной порки виновного.

АЛЬФРЕД. С удовольствием, ваше благородие.

АННА. Прекрасно!

АЛЬФРЕД. Ах, да! Тут это… кто-то из пропускной противоядием раскидывается на вверенной тебе территории. Держи вот. Ладно хоть нашел, пока панику никто не поднял.

АННА. Где ты это нашёл?

АЛЬФРЕД. Да там, в левом крыле на полу валялось. И впрямь давно там не убирались.

Альфред, загадочно улыбаясь, послушно уходит выполнять поручение Анны. А она запирает за ним входную дверь, затем входит в террариум к Серому. Тот её замечает не сразу. Анне кажется, что Серый плачет.

АННА. Привет… Серый, что случилось с тобой? Зачем ты всё это сделал? Мы ведь договаривались, что ты будешь хорошо себя вести. Теперь Капитан Раш тебя накажет…

Серый медленно поворачивает голову, смотрит на Анну с ненавистью.

СЕРЫЙ. Капитан сдох.

АННА. Почему?.. Нет, Серый, Капитан Раш бессмертен… как и святая двоица…

Серый поднимается с матраца, медленно подходит к запертой двери.

АННА. Серый, ты… должен меня выслушать…

СЕРЫЙ. Должен? Реально?

АННА. Серый, объясни что случилось?

СЕРЫЙ. Я те ща всё обосную.

Серый хватает свою любимою арматуру …

АННА. Серый… положи арматуру.

СЕРЫЙ. В жопу тебе щас засуну, от всей, сука, души.

Серый хватает свободной рукой Анну за горло, заносит арматуру над её головой… Анна хочет выкрикнуть «помогите!», но не может, Серый сильно сдавливает её горло.

СЕРЫЙ. Ну чо, блядина, слабо самой убивать? А? Чё приткнулась?

Анна ловит момент, ударяет Серого коленом между ног. Серый вскрикивает, роняет арматуру, хватается за яйца…

АННА. Помогите!

Анна бежит к выходу из террариума, но Серый, быстро оправившись, перекрывает ей путь, толкает в грудь. От сильного толчка  Анна отлетает на стеклянную стену, падает на пол.

СЕРЫЙ. Ты замочила мою чиксу? Ты?!

АННА. Серый, я тебе всё объясню…

СЕРЫЙ. Сука!

Серый пинает Анну по животу. Анна кричит.

АННА. Серый, прошу, выслушай меня.

Серый хватает Анну за волосы, поднимает её…

СЕРЫЙ. Открой дверь!

АННА. Отсюда нет выхода… это правда. Помогите!

СЕРЫЙ. Заткнись!

Серый с силой бросает Анну об пол. Теперь он  хватает молот…

АННА. Серый, можешь меня убить, отомстить за свою Люсю, но тебя после этого казнят. Я ведь не одна. Ты под надзором. Серый, я помогу тебе сбежать!

Серый замахивается молотом, Анна зажмуривает глаза, готовясь к смерти… Но Серый не бьёт.

СЕРЫЙ. Распахни зенки, трусливая сука!

Анна открывает глаза. Серый бросает молот на пол.

СЕРЫЙ. Зырь, я прощаю. Я не блядь паршивая. Живи, сука.

Серый отпускает Анну, хватает молот и начинает разбивать им всё, что осталось ещё целым…

СЕРЫЙ. Живи, тварь!

Серый выкрикивает эти слова с яростью, но сквозь слёзы…

СЕРЫЙ. А я прощаю! Я реальный пацан, а не мерзкая тварь… Я тебя прощаю, сука! Съебала отсюда!

Анна прихрамывая ковыляет к двери… Серый падает на колени, он плачет .Анна останавливается в дверях. Рисковая женщина не собирается уходить. Она подходит к Серому, садится на колени рядом с ним. Берёт его за руку.

СЕРЫЙ. Въебу!

АННА. Серый, это правда. Я распорядилась убить твою пару. Я била тебя током. Правда и то, что ты пленник с рождения. Но, поверь мне, я такой же пленник системы. Я выполняю свою работу. Но я хочу спасти тебя. Серый, поверь мне, прошу тебя.

СЕРЫЙ. Где выход?

АННА. Выти отсюда ты можешь только по заданию, через другую дверь. Только так.

СЕРЫЙ. Они опять всадят мне иглу.

АННА. Серый, у меня есть противоядие, поверь мне!

СЕРЫЙ. Ты лгунья.

АННА. Серый! Я скажу тебе правду. Сегодня тебя будут пороть в зале. У всех на глазах. И об этом распорядилась я. Тебя будут пороть до крови. Ты должен понести наказание за то, что сотворил с Капитаном Рашом. А за то, что ты напал на меня, тебе грозит смертный приговор. Но об этом, Серый, никто не узнает. Это будет наш маленький секрет, хорошо? И помни, если будешь хорошо себя вести, мы выберемся отсюда. И тогда больше никто не будет тебя мучить. И никаких помоев. По рукам?

СЕРЫЙ. Капитан Раш тоже: «терпи, сучара, терпи, пацан» И херли?

АННА. Теперь ты знаешь, что никакого Капитана нет. У тебя есть только я. После порки ты никуда не сможешь идти, полежишь дня два. Потом я выбью для тебя задание за стенкой. Но тебе не нужно будет возвращаться. После дежурства я тебя встречу за стеной и… только ты должен об этом молчать, понял? Понял меня? Мы договорились? 

Серый вытирает рукавом слёзы. Он смотрит в глаза Анны. Но уже без ненависти.

СЕРЫЙ. Давай свою плеть, херли.

Минус четыре…

Общий зал. В большой зал с трёх сторон, через высокие двери входят гоминиды со всего сектора. В рванье, или нагие – кому как по статусу положено. Пожилые женщины все в платках, молодые пацаны в трениках. Тёлки, кто помоложе — голые, кто постарше — в мешковатых накидках. Старики мужского пола – нагие. Шакалы тоже, но в фартуках. Конечно, все они очень похожи на людей. Но так уж заведено, что не люди они давно. А кто-то вовсе никогда человеком не назывался. Разные они, гоминиды эти. Тянутся с трёх сторон, шеи тянут, любопытствуют. Кто покачивается из стороны в сторону, кто платок на голове поправляет. Кто неспешно топает, переминается в сомнениях. Кто уже занял почетное место в первом ряду. Так или иначе, все берут в круг стоящий по центру зала столб. К нему за руки привязан Серый. Он стоит спиной к публике, носом упирается к истёртой древесине ритуального столба. Вокруг привязанной жертвы размеренно нарезает круги Молчунья. А над антуриумом, на площадке второго уровня зала, стоит Альфред. В его руке микрофон.

АЛЬФРЕД. Быстро! Быстро, твари тупорылые! Не задерживаться! Не толпиться там! Эй, кляча старая, встала быстро с колен! Успеешь ещё святой двоице помолиться.

Старуха, упавшая на колени, по старой памяти перекрестилась. Хотя в глазах её никакой старой памяти не видно, видать жест этот – так, рефлекс.  Встаёт теперь, да в общий поток гоминидов. Молодых, зрелых, пожилых. Все здесь: и  шакалы, и быки, и тёлки, и гниды, и лошадки – все. Волки, конечно, за порядком следят.

АЛЬФРЕД. Телитесь, как негодные. Постыдитесь перед Великим Паханом и Демиургом Мудрым! Посмотрят они с высот небес на мразь такую, да всех – к столбу!  

Взявши в круг привязанного Серого, смотрят гоминиды на него сотней глаз. А Серому из-за столба и не видно, что в тех глазах. Печаль ли, сочувствие? Но чувствует он кожей обнажённой спины сырость. Следом ещё один плевок. Плюют не шакалы – те-то совсем ничего не соображают. Плюют другие быки – понимают они, что брат их кровный предал гоминидов, накосячил, род опозорил. Как тут не плюнуть. Да ещё раз. Не жалеть слюны, не жалеть брани! А шакалы только с жалостью смотрят на Серого. Потому как совершенно ничего не соображают.

АЛЬФРЕД. Тихо в зале! Тихо сказал! Приговор зачитаю я, ваш господин. Исполнительница недоразвитая. Итак, твари, перед вами бык, накосячивший перед лицом самого Капитана Раша. Осквернитель веры! Самим Авторитетам слал проклятье!

В толпе, среди тех, что посообразительней, поднимается негодующий гомон. Не нравятся гоминидам крамольные уродцы.

АЛЬФРЕД. Этот бычара, порядковый номер БиКей-18, удостоен смертного приговора. Но милостивые авторитеты, Великий ваш Пахан и Демиург мудрый, проявили своё святое милосердие! Они дают шанс вашему собрату исправиться, раскаяться, на колени пасть. Приговаривается этот накосячивший бычара к тридцати ударам плетью. Во имя справедливости, во имя святой двоицы! Привести приговор к исполнению!

 Молчунья замахивается плетью, наносит сильный удар по спине Серого. Плеть оставляет красный след. Молчунья замахивается ещё – удар. Красный след. Ещё удар – сквозь твёрдую кожу рабочего быка проступает первая кровь.

АЛЬФРЕД. Четыре! Пять! Шесть! Семь! Не галдеть там! Восемь!

Серый не сдерживает крика. Он, привязанный, сползает по столбу вниз. И коленями — в пол. А на спине девять красных лоскутов. Старуха та, вновь крестом себя осеняет. Слезу роняет, но кивает с пониманием – «раз надо, то пущай».

АЛЬФРЕД. Двенадцать… не останавливаться! Тринадцать!

Сливаются раны друг с другом в один сплошной кровавый океан…

С последних рядов не видно ничего – гоминиды шеи тянут, кричат, проклинают. Кто волнуется, теребит пальцы рук. Кому-то удаётся кожу под ногтём до крови расковырять.

АЛЬФРЕД. Восемнадцать! Девятнадцать…

В шакальих глазах слезы с отражённым оттенком алой крови. Смотрят они, глупцы, и плачут, сами не понимают, что не плакать тут надо, а сердиться на проклятого собрата – сказано ведь, — накосячил он. Настолько глупы эти шакалы, что и гневаться по команде не могут.

АЛЬФРЕД. Двадцать четыре, двадцать пять…

И Пипидастр тут, конечно, смотрит на лужу крови, в которой топит свои колени Серый. Горюет Пипидастр, что есть мочи. Думает, наверное: «Эх, кровь эту не оттереть потом, три дня работы». Но как узнать, о чём Пипидастр думает, да и умеет ли думать. Говорить не научен, так, наверное, и думать не умеет.

АЛЬФРЕД. Двадцать девять, тридцать! Приговор приведён в исполнение. Всё, БиКей-18 теперь будет думать над своим поведением. Остальные быстро по своим террариумам, за работу, твари! Быстро! Быстро, не толпиться!

Сектор Б-12. Два дня спустя.

Альфред и Анна на своих местах. Молчунья за стеклом тренируется. Серый, весь в шрамах, лежит на животе, прямо на полу.

АЛЬФРЕД. Анна, дьяволица, дай отдохнуть бедняге, какая работа?

АННА. Заказ, есть заказ.

АЛЬФРЕД. Да он же полудохлый!

АННА. Ничего, справится. Двое суток уже отлёживается.

АЛЬФРЕД. А мне казалось, ты способна испытывать жалость. Ладно, валяй.

Анна берёт в руки микрофон, подключается к восстановленному Капитану Рашу в террариуме Серого.  

АННА. БиКей-18, внимание! Приготовиться на выход. Работа на поверхности. Инструмент выдадут на выходе. БиКей-18, повторяю, немедленно приготовиться к выходу на работу за стеной.

Анна кладёт микрофон на стол.

АННА. Удачного дежурства, Альфред.

АЛЬФРЕД. До встречи ваше благородие. До скорой встречи…

Третий завет Гарпократа. Немые мы.

— Молчунья, у меня очень мало времени. Пора, хватит молчать. Сегодня неподалёку от администрации, где ты дежуришь, остановится черная машина, номер 5412. Ты сядешь в неё. Там буду я. Дальше я тебе расскажу, что нужно будет делать. Обещаю, сегодня ты совершишь последнее убийство. Я очень долго думал, как тебе вернутся за противоядием, и выйти обратно. Сегодня тебе удастся пройти через пост, не сдавая пистолета, который тебе выдадут на дежурство. Дальше то, что ты умеешь лучше всего. Это вынужденная мера. Уже не во имя Капитана, а во имя своей свободы. Если всё сделаешь правильно, если не испугаешься и не предашь меня, уже этой ночью будешь свободной. Я дам тебе место. Я дам тебе еду. И если ты останешься моим другом и после освобождения, помни три моих завета: «Молчать. Прощать. Спасать»

ДЕЙСТВИЕ: СПАСАТЬ!

Минус три…

…Анна и Серый входят в квартиру.

АННА. Проходи в комнату. Как ты?

СЕРЫЙ. Трендец ваще.

АННА. Сейчас я всё сделаю.

Анна дрожащими руками разрывает пакетик с противоядием, высыпает содержимое в миску, открывает бутылку минералки, выливает немного в миску с противоядием…

Серый вздрагивает от боли, его тошнит прямо на ковёр…

Анна торопливо размешивает содержимое миски, распечатывает шприц…

Грохот в прихожей, мгновение спустя в комнату врываются вооруженные волки в сопровождении Ревизора.

РЕВИЗОР. Одну секунду! Анна? Как тесен мир. Что это у вас за шприц в руках? Витаминчики? Справедлив ваш укоризненный взгляд – не моё это дело. Я прошу меня простить, что так бесцеремонно ворвался в вашу квартиру, да ещё в сопровождении вооружённых волков. Но, видите ли, причина моего визита сейчас дёргается в болевых спазмах на вашем коврике. Уверен, вы заметили в своих апартаментах сбежавшего намедни быка. Да вы ведь с ним знакомы! Я бы и не стал сеять панику по столь несущественному поводу – подумаешь, не вернувшийся бык. Но вот в чём загвоздка – коллега ваш счёл необходимостью поставить меня в известность, что бык этот давеча ушел на незарегистрированное задание, да ещё с тяжёлыми травмами. А вместе с тем, таково уж стечение обстоятельств, пропала из пропускной службы целая доза противоядия. Совпадение? Возможно. Я, неся ответственность за безопасность всех гоминидов этого города, немедленно предпринял меры. Вы же знаете, какое у меня чутьё? А тут, я прямо вам скажу, засвербело в душе моей нешуточное беспокойство. Пришлось воззвать к исполнению обязанностей ищеек, поднять на уши весь город. И след привёл именно сюда. Ни за что бы не подумал, что это окажется ваша квартира. Я так понимаю, в поисках приюта, потерявшийся бык ворвался к вам, испугал? Может быть, даже грозился убить, нет? Посмотрите как ему плохо. Умирает, бедняга. Видать, не он противоядие-то украл, иначе не мучался бы сейчас. Разве что от совести.  Но это ведь совсем не похоже на муки совести, тут иного рода недуг. До хомопарка довезти не успеем. Жаль и у вас нет противоядия, Анна. Шучу, конечно. Будь у вас противоядие, появились бы более сложные вопросы. Хотя многое бы и встало на свои места. Сложился бы пазл. Пока мне не ясно, например, как мог безмозглый гоминид сам украсть противоядие? Как ему самому пришло вообще в голову сбежать из хомопарка, где его кормят, поят, женскою заботой тешат. У вас в руках ведь не противоядие? Можете не отвечать, это ваша квартира, увы, не имею права без вашего позволения прикасаться к вашей собственности. А что касается гоминида, так это собственность хомопарка. Потому позвольте мы его заберём. Уверен, он причинил вам немало беспокойства. Коврик вон пачкает. 

Изо рта Серого начинает течь кровь, он закатывает глаза, его тело обмякло… Анна держит в руке шприц, смотрит на умирающего Серого.

РЕВИЗОР. Какая досада. Уж не думал, что придётся увозить мёртвое тело. Это моя недоработка. Большая потеря. Как вы считаете, Анна?

Серый дышит редко, кровь в рту смешивается с пеной…

РЕВИЗОР. Думаю, ещё минуту не проживёт. Анна, позвольте полюбопытствовать, с чем связаны ваши переживания? Со стороны кажется, будто вы мучаетесь в размышлениях – сделать гоминиду укол или нет. С искренним желанием избавить вас от мук, спешу сообщить, что ваши витаминки гоминиду не помогут, ему нужно противоядие, которого у вас просто не может быть в наличии. А окажись оно у вас… такое обстоятельство раскрыло бы вашу сущность в нелицеприятном свете. Такая маленькая деталь, дала бы понять властям, что вы причастны к побегу гоминида, к воровству противоядия, к укрывательству гоминида в собственных апартаментах. Одна маленькая деталь, а сколько неприятностей. Уголовно наказуемых неприятностей.

Анна… делает укол в шею ещё живого Серого… Серый вздрагивает, его грудь расширяется в глубоком вдохе… Серый открывает глаза.

РЕВИЗОР. Чудеса! Мы стали свидетелями святого воскрешения! Ну, пофантазировали, и будет. Не верю я в чудеса. Анна. Что же вы плачете? Все ведь живы! Разве это не счастье?

Минус два…

Сектор Б-12. В террариуме Молчуньи темно и пусто. В террариуме Серого светло и уютно. Теперь здесь обитает не только Серый. Анна – его новая соседка. Серый сидит на своём любимом матраце, грустит, занимается самоанализом. Анна, без ненависти, с каким-то отсутствием, смотрит в стеклянную стену террариума. Она не видит свой бывший рабочий кабинет. Анна может сейчас увидеть лишь своё отражение в черном зеркале стеклянной стены.

АННА. Ты ведь там, Альфред?

Альфреда там нет, в кабинете пусто.

АННА. Знаешь, мне бы следовало ненавидеть тебя. Но я прощаю тебя, Альфред. Не держу зла. У тебя своя правда. Ты сука, конечно, но забей. У тебя свои цели, какими бы низменными они не были. И совесть тебя никогда не будет мучить. Нет её в тебе. Я бы пожалела тебя, но что такое жалость для того, кто не знает ей цену? Ты словно рыбка, рождённая в аквариуме. Плаваешь от стенки к стенке, думаешь, что это и есть твой мир. Думаешь, что свободен. А что такое твоя свобода, Альфред? Вот ты маленькая рыбка, которая с рождения получила свой маленький мирок, которую кормят за то, что она существует. И ты думаешь, будто это и есть свобода – получать то, чего ты якобы хочешь. Но желания твои сведены лишь к инстинктам. Завтра ты меня казнишь, лишишь памяти, отправишь в сектор «Ц», и будешь считать себя героем. Ты ведь думаешь, что теперь я твоя пленница, быть мне твоей рабыней. Но не я, а ты – пленник. Твоя квартира, которую ты получил по рождению – это твой террариум. Твоя свобода – корм для глупых питомцев. Я более свободна, чем ты, Альфред. Пусть я за стеклом, но я зашла за черту, разбила стекло обожаемой тобой системы. Я умею любить. Жалеть. Спасать. Прощать. Я прощаю тебя, Альфред.

Серый тоже, такой, поднимается с матраца, подходит к Анне, дышит ей в шею.

СЕРЫЙ. Он тя как Люську, да?

Анна поворачивается к Серому, он смотрит ей в глаза.

АННА. Нет, Серый. Я преступница из свободного общества. Меня лишат памяти. Я буду как Пипидастр.

СЕРЫЙ. Капец так-то.

АННА. Но ты не увидишь меня такой. Тебя убьют.

Серый неуверенно касается волос Анны. Она прикрывает глаза.

АННА. Как думаешь, возможна ли любовь без памяти? Я имею в виду, без всего того, что делает тебя человеком? Просто говорят так: «Любовь без памяти» или «Любовь без ума». Это означает… совсем другое. Мне интересно, останутся ли во мне какие-нибудь чувства, когда меня лишат памяти?

СЕРЫЙ. Хз, ваще.

АННА. Узнаем.

СЕРЫЙ. Когда?

АННА. Не сегодня, Серый. Приговор будет исполнять молчунья, а сегодня она на задании за стеной. Хотя, может уже вернулась. Всё равно хомопарку не до нас сейчас. Сегодня… новогодняя вечеринка.

СЕРЫЙ. Вечеринка?

АННА. Туса.

Анна крепко обнимает Серого… Но столь интимный момент прерывает звук выстрела где-то за стеной, с той стороны, где выход для животных. Анна и Серый настораживаются, прислушиваются. Створки расходятся. Входит аниматор в костюме волка. В одной руке большой мешок, в другой — пистолет.

СЕРЫЙ. Чо за нах?

АННА. А! Не забыли. Это новогодний сюрприз…

Аниматор  бросает мешок в сторону Анны и Серого, освободившейся рукой снимает голову-маску. Это Молчунья.

СЕРЫЙ. Пошла нахер! Ты её не убьешь!

МОЛЧУНЬЯ. В мешке костюмы. Одевайтесь, быстро!

Анна и Серый смотрят на Молчунью с недоумением. Молчунья стреляет в пол.

МОЛЧУНЬЯ. Я сказала, быстро надевайте костюмы, пока я вас не пристрелила, сучки тупорылые!

Анна неуверенно вываливает из мешка вещи. Это костюм зайца и медведя.

МОЛЧУНЬЯ. Одевайтесь!

АННА. Альфред, сучара, поиздеваться решил? Не буду я это надевать, убивай меня человеком. И с чего это ты вдруг разболталась, Молчунья?

Молчунья стреляет в руку Серого, брызжет кровь, Серый кричит от боли.

МОЛЧУНЬЯ. Мне этот кусок говна не особо нужен, поэтому если вы оба не наденете костюмы, я пристрелю его нахер! Быстрее, тупые голубки!

Анна торопливо помогает раненому Серому надеть костюм медведя. Молчунья тем временем достаёт из рукавицы костюма шприц с белой жидкостью и уверенным движением вкалывает себе в шею.

АННА. Что-то тяжеловат костюмчик.

МОЛЧУНЬЯ. Он с сюрпризом. Быстрее, не болтать!

АННА. Альфред, урод. Чтоб ты подавился чипсами, слышишь ты, больной ублюдок! Нашел себе развлечения, пидор?

МОЛЧУНЬЯ. Надевай костюм, дура. Быстро!

Анна кое-как нацепила костюм на Серого.

Молчунья, стоящая в дверях, вдруг дёргается, роняет пистолет… за её спиной стоит Альфред. Молчунья падает без чувств. В руке Альфред держит электрошокер. Альфред поднимает пистолет Молчуньи.

АЛЬФРЕД. Я прям своей нежной попкой чуял, что этот новогодний маскарад не к добру. Какой же я молодец. Что ж, раз молчунья пока недоступна, приговор по отношению к Серому придётся исполнить самому.

Альфред направляет пистолет на Серого.

АННА. Стой!

Альфред и так стоит.

АННА. Альфред, ты же пришёл ко мне? Не трогай Серого.

АЛЬФРЕД. Ты правда думаешь, что я его не стану убивать?

АННА. Не при мне. Ты ведь ко мне пришёл?

Альфред расплывается в улыбке. Он указывает Серому на дверь.

АЛЬФРЕД. Эй, бычара, постой-ка пока в коридорчике.

СЕРЫЙ. Пшл нах, пидорка!

АННА. Серый, выйди!

СЕРЫЙ. Анна, он тя жахнет щас…

АННА. Вышел, я сказала!

АЛЬФРЕД. Давай реще, мудила! У нас с Аннушкой мало времени. Волчица тут шума подняла, сейчас бухарики с корпарата понабегут.

Поникший Серый идёт к двери…

СЕРЫЙ. Анна…

АННА. Вали!

Альфред толкает Серого, тот спотыкается о тела лежащей Молчуньи, падает в проём двери. Альфред закрывает за ним дверь.

АЛЬФРЕД. Всё встало на свои места. Теперь ты не будешь мучиться в гнетущей неопределённости. О, не вскидывай брови, я объясню. Всё дело в тебе, ваше благородие, в том, кем ты родилась. Эти твои сомнения, эти дрожащие руки, неуверенность в том, что тебе дозволено, а что нет. Дай тебе власть над миром, ты покончишь с собой, ибо ты прирождённая рабыня. Рабство в крови твоей. И по счастливой ли случайности или ввиду гуманности нашего правительства, такие как ты продолжают рождаться среди граждан свободы. Среди тех, в ком уже давно выцвела мещанская кровь. Почему ты среди нас? Как твоим предкам удавалось скрывать своё генетическое рабство? Даже твоя фамилия, Анна, говорит о том, что ещё в древности твоя семья преклоняла покорно колени перед господами. Да и что за фамилия? Безликая, безродная. Знаешь, что означает твоя фамилия? Нихрена она не значит! Твоего вонючего предка спрашивали, поймав за воровством на ярмарке: «Чей будешь, смерд?!». А он отвечал: «Андреев я». То есть, тот, кто принадлежит какому-то Андрею, Анна.

Альфред  торопливо расстегивает ширинку… Анна ложится прямо на пол, среди разбросанных железяк…

АЛЬФРЕД. Рабство в твоих генах, теперь всё встало на свои места. Иначе просто быть не могло. Я как тебя впервые увидел, эти твои глазки… нет, не испуганные, не жалостливые, а именно рабские. Я увидел отвратительный взгляд раба, и мне стало жаль тебя. Сразу стало ясно, что ты закончишь свою жизнь за стеклом. Там и только там твоё место, Андреева. Теперь ты будешь Альфредова. Альфредова сучка.

Альфред, часто дыша, ложится на Анну…

АЛЬФРЕД. Моя сисястая сучка!

Альфред целует Анну в шею… А она, воспользовавшись моментом, хватает лежащий рядом электрод…

АННА. Посмотри в мои глаза, полные страсти, мой маленький Альфредик…

Альфред отвлекается от шеи Анны, поднимает голову, и в этот момент Анна вонзает электрод ему в глаз. Альфред издаёт дикий визг, хватается за торчащий из глаза электрод…

АЛЬФРЕД. Сука!

Анна сталкивает с себя визжащего Альфреда, перекатывается к сварочному инвертору, включает подачу тока и выкручивает регулятор силы тока на полную. За одно мгновение она хватает зажим и вонзает его в шею Альфреда. Кровь в глазнице Альфреда вскипает… и уже через секунду младший менеджер хомопарка прекращает кричать.  

Анна выключает инвертор, подбегает к телу Альфреда, вынимает из кармана его брюк электронный ключ. Бежит к двери, впускает Серого. Серый немного тупит, когда входит…

СЕРЫЙ. Фигасе!

АННА. Я ему вставила.

Приходит в сознание Молчунья.

АННА. Эй, ты в порядке?

МОЛЧУНЬЯ. Нихера я не в порядке!

Молчунья замечает, что Альфред не выглядит опасным.

МОЛЧУНЬЯ. Надевайте костюмы, чёрт бы вас побрал.

АННА. Нам всё равно не выбраться, Молчунья. Зачем этот маскарад?

МОЛЧУНЬЯ. Да хрен с вами…

Молчунья встаёт на ноги, шатаясь идёт к двери…

СЕРЫЙ. Стопэ. Мы с тобой.

АННА. Волки убьют нас сразу, как мы выйдем.

СЕРЫЙ. И там, и здесь. Но я так прошарил, что эта волчица чё-то мутит. И она типа за нас врубается.

Серый поднимает с пола костюм зайца, отдаёт его Анне…

Пять минут спустя…

Лифт. Створки лифта отворяются. Медвежонок, зайчишка и волчица хотели было выйти, уже почти удалось сделать шаг… Но автоматная очередь в один миг пригвоздила тела аниматоров к задней стенке лифта. Сквозь искусственные шкуры медвежонка, зайчишки и волчицы сочится кровь.  Сгущается тьма.

Минус один…

Анна, Серый и Мочунья приходят в себя в каком-то замкнутом, темном и тесном помещении. Шум улицы за стеной. Тряска. Троица понимает, что они находятся в крытом кузове  грузовика. Анна смотрит на окровавленный костюм.

АННА. Я жива?

МОЛЧУНЬЯ. Это вам подарок от Гарпократа.

СЕРЫЙ. Чё за тема, э?

МОЛЧУНЬЯ. Заткнитесь оба.

АННА. Эта же машина службы утилизации, да? Нас хотят сжечь заживо?

МОЛЧУНЬЯ. Точняк! Именно поэтому вам дали кевларовые костюмы с искусственной кровью. Чтобы сжечь вас нахер!

Машина останавливается. Слышно, как кто-то выходит из кабины. Анна и Серый, наконец, затихают. Они вслушиваются. Кто-то открывает дверцы кузова. На улице тьма, поэтому Анна не видит лица человека. Но его фигура кажется ей очень знакомой.

МОЛЧУНЬЯ. С вещами на выход.

Первой выходит Молчунья, за ней Серый. Выходит и Анна. Теперь она видит лицо. Ещё полчаса назад этот человек толкал речь о величии государства и важной роли хомопарка.

ГЕРМАН. Все целы?

АННА. Папа?!

ГЕРМАН. Молчунья… ну она как бы всё объяснит. Там, в общем, за лесом-то, небольшое поселение. Да чего уж там – пара халуп стоят с сугробах. Но вам пока сойдёт. Анька, ты зла не держи если что. Ты лучше давай… в общем, крепись. И это… креативь там чего-нибудь. Я ж на тебя вроде как того, возлагаю… эти-то, призрачные которые… Надежды, ага. Дерзай, в общем. А мне надо вернуться.

Герман шагает к кабине грузовика.

АННА. Папа!

ГЕРМАН. Ну?

АННА. Ты же бухой! Тебе нельзя за руль. Там ещё… дорога на главном мосту скользкая. По радио передавали.

ГЕРМАН. Дорога скользкая, говоришь? Ох, скользкая. На переправе, на мосту… скользко, да. Но ты не боись, главное. Да, и… за фигуркой Гарпократа тебе придётся вернуться самой..

АННА. Ты хочешь, чтобы я, сбежавшая и официально мёртвая, вернулась за сраной фигуркой бога?

ГЕРМАН. Вернёшься, куда ты денешься. С наступающим. Не благодарите.

Герман садится в кабину. Машина разворачивается и уже скоро набирает скорость по трассе, ведущей в город.

МОЛЧУНЬЯ. Пошлите.

Анна и Серый неуверенно шагают в чащу, вслед за Молчуньей.

АННА. Мой отец? Мой отец готовил тебя к побегу? Зачем?

МОЛЧУНЬЯ. Тебе лучше знать.

Лесная полоса быстро заканчивается, компания выходит на холм. С вершины видно, что внизу раскидывается небольшое поселение.

МОЛЧУНЬЯ. Гарпократ сказал, что я последняя. Больше он никого вытащить не сможет. Раньше был лекарь, который сам изготавливал противоядие. Всех остальных в этом поселении удалось вытащить благодаря лекарю. Но его поймали. Да вы его знаете. Это Пипидастр

АННА. Погоди-ка… маскарад… так вот почему он так сразу согласился… Чёрт, его же сразу раскусят.

Анна разворачивается, бежит в обратную сторону.

СЕРЫЙ. Анна! Стопэ, ты чо!

Серый бежит за ней.

МОЛЧУНЬЯ. Пусть бежит. Это семейное – идти на самоубийство. Вот только твой отец, Анна, за нашу свободу свою жизнь положил! И за твоё спасение заодно! Ради чего-то он сделал, как думаешь?

Серый догоняет Анну, роняет её в сугроб.

МОЛЧУНЬЯ. Я знаю, что твой отец не бог. И он не наш лидер. Не он наш лидер.

Серый и Анна подходят к Молчунья, Анна дрожит и плачет. Серый робко обнимает её.

Молчунья делает несколько шагов вперед в сторону поселения. Анна и Серый следуют за ней.

МОЛЧУНЬЯ. Нам всех не спасти.

СЕРЫЙ. А чо, кого спасать?

МОЛЧУНЬЯ. Не суетись. Пошлите. Нам ещё придётся помолчать.

На горизонте, позади поселения, появляются первые лучи рассвета. И кажется, что страшные потери позади. Хоть и кровь на руках, хоть и слёзы на глазах, а всё же твёрдо шагает нелепая троица к новому рассвету.

Ноль…

ИвАн. 25 марта, 2016